Польское Наследство

Распрямившись, Гостемил стал ждать неминуемого. Вот уже воин занес руку для следующего, смертельного удара. Вот лезвие пошло по дуге вниз, к шее Гостемила. И в этот момент слева от воина возникла тень. Гостемил только и успел, что крикнуть – «Нет!»

Хелье в прыжке схватился за плечо воина в черном, будто воин был дерево, на которое Хелье собирался залезть. Мелькнула в неожиданном месте сталь, и воин рухнул на землю с перерезанным горлом. За Хелье бежали двое в черном. Он обернулся и накинулся на них.

Гостемил упал на колени возле убитого и снял с него шапку. И сперва ничего не понял. Но где-то рядом полыхнул столб пламени, и в его свете Гостемил разглядел черты лица убитого. Это был не Шахин.

С неимоверным облегчением Гостемил поднялся на ноги, и в этот момент в левое предплечье ему вонзилось копье, в бок ткнули свердом, а голову справа достали чем-то тяжелым и твердым – палицей ли, поммелем, он не знал. Гостемил упал на спину и потерял сознание.

Когда он очнулся, бой все еще был в разгаре, хотя ряды сражающихся основательно поредели. Гостемил осознал, что его куда-то тащат, взяв под мышки, и ругаются. Он попробовал шевельнуться и не смог. Он услышал обрывок перебранки —

– Отойди!

– Гостемил!

– Не мешай!

– Ты без меня не сможешь!

– Я тебе шею сверну!

– Дура! Ты сделаешь хуже! Не хватай, как попало!

Он снова потерял сознание.

Воевода Костюха Рябой, смещенный Владимиром и Вышатой, протестовавший против посылки войска на юг пока ему не пригрозили острогом, и поступивший под вымышленным именем в ополчение, погиб в этом бою.

Глава тридцать вторая. Утро следующего дня

Ночью сражаться неудобно – темно. После свалки у пристани битва продолжалась фрагментарно, короткими вспышками по всему городу. Несколько домов зажгли, выкуривая прятавшихся в них фатимидов, но ближе к полуночи мокрый снег неожиданно сменился ливнем, и ливень не прекращался до утра – целые водопады леденящей влаги обрушились на город, остановив пожары. Какой-то части фатимидов удалось бежать на уцелевших ладьях. Остальные, большинство которых принадлежало к отборным войскам, в плен сдаваться не желали и со зловещими улыбками шли на верную смерть, иногда даже бросив оружие.

Сделался серый влажный рассвет. Стычки продолжались, но все реже и реже. Отряды ярославова войска отбирали квартал за кварталом, не пропуская ни проулка, ни дома, обыскивая подвалы, забираясь на чердаки. Ярослав с двумя дюжинами ратников вошел в детинец, оглядел терем, и направился в Десятинную. Там его ждали жена и дочери. Через некоторое время в детинец вернулся его сын Владимир, усталый, взмокший, с перевязанным плечом, небрежный в одежде, со сверкающими глазами и со свердом в руке. И тоже сунулся в церковь. Ярослав вывел его из церкви и с размаху залепил сыну пощечину.

– За что? – возмутился Владимир, проливший кровь из плеча за Киев.

– За глупость, стоившую многих жизней.

Чуть поразмыслив, Ярослав отдал приказ десяти ратникам охранять дом магометанской семьи от любителей повозмущаться и помахать кулаками и дубинами при гарантированной личной безопасности. Христианскому правителю не к лицу опускаться до мелкой мести.

В подвале крога на Боричевом спуске люди Ляшко обнаружили прятавшегося там, дрожащего Судислава и быстро доставили в срочно прибранную гостиную каменной части терема. Ярослав, присев на скаммель, некоторое время мрачно рассматривал брата.

– Говорят, ты принял магометанскую веру, брат мой. Слышал я, что в разных весях она разная бывает. Судя по твоим помыслам, ты выбрал самую ярую степень веры той, которая велит магометанину, увидев неверного, убить его тут же. И решил ты начать с Киева. Целый город неверных!

– Что ж, брат мой, – ответил Судислав. – Убей меня, как убил ты остальных. Как убил ты Мстислава.

Ярослав улыбнулся мудрой улыбкой.

– Я не собираюсь перед тобою оправдываться, – сказал он. – Только замечу я тебе, что вера магометанская для лесов да оврагов не подходит. Секта магометан, к которой ты по слухам принадлежишь, поклоняется убийству и смерти. А люди вроде меня любят почему-то жизнь и жизнеутверждающие помыслы. Смерть, если любить ее, становится уныла и скучна. И люди, ее любящие – страшные, сильные, но очень, очень скучные. Как ты сам. И мысли у тебя мрачные, и сам ты мрачный, брат мой.

– Ты бы тоже был мрачный на моем месте.

– Ты имеешь в виду, что во Пскове жизнь унылая? Так ведь тебя никто не заставлял править Псковом. Отказался бы, переехал бы в какое-нибудь веселое место, хоть бы и в Веденец. А ты думал, что для увеселения твоего я тебе Левобережье отдам вместе с Тмутараканью?

– Попомни мои слова, Ярослав, ты плохо кончишь. Тебя будут ненавидеть.

– Меня и так ненавидят. И иногда мне хочется как-то эту ненависть оправдать. Меня называют деспотом, тираном, кровопийцей. И если я велю сварить тебя в кипятке, репутацию мне это нисколько не испортит. Скажи, ты действительно принял магометанство?

– Нет, – мрачно сказал Судислав.