Полтора дракона для травницы, или Таверна «С любовью»

- Епископу нужен пост и молитвы, - изрек он, перебирая четки.

- А следом сразу отпевание, - пробормотала я, пощупав лоб Григорио.

- Вы не верите в силу молитвы? – прищуренный взгляд воткнулся в меня будто нож.

- Верю – когда она сопровождается теми действиями, от которых больному не станет гарантированно хуже, - сухо ответила и принялась считать пульс. – Вы еще кровопускание предложите, чтобы вместе с кровью из тела остатки сил вышли!

- А вы на каком основании судить беретесь, что в лечении епископа будет правильно, а что нет? – ехидно осведомился этот нахал. – Давно ли лекарем стали?

Глава 44 Черные зернышки

Конечно, кто бы сомневался! Не подковырнуть любимую болячку у врага, как же удержаться!

- Если Григорио доверяет мне свое лечение, значит, мои умения чего-то стоят, - ответила нахалу.

- Это какие же такие умения, разобраться бы еще, - пробормотал он.

- Вы сейчас меня обидеть пытались, или епископа? – повысила голос.

- У вас нос еще не дорос меня отчитывать! – прошипел Альгат.

- Вы забываетесь! – вмешался Рэйчэр. – Требую уважения к моей супруге!

- Ведьма! – выплюнул тот и, задрав нос, удалился.

Ну, или сбежал с поля боя. Стрельнула глазками ему вслед. И чего взъелся на меня этот «свищенник», спрашивается? Неужели все из-за той стычки в банке, когда впервые встретились? Странно, если честно.

Ладно, черт с ним. Они с рогатым лучшие друзья, сразу видно. Усмехнулась и сосредоточилась на Григорио. Мне очень не нравилось его сиплое, с натугой дыхание, испарина на лице. Попросила открыть рот, увидела обложенный налетом язык. Все еще хуже, чем казалось.

- Что вы ели? – спросила мужчину.

Попытался ответить, но не смог, зашелся в кашле.

- Как и все, хлеб и вода, сейчас ведь пост, - просипел, когда дала ему попить.

- Так нельзя, вы же больны, вам силы нужны, - я посмотрела на Джанет, - милая, пусть принесут куриного бульона, распорядись, пожалуйста.

- Конечно, - она умчалась.

- Нельзя в пост… - попытался протестовать епископ.

- Вам – можно! – отрезала тут же. – И не спорьте со мной. Сами позвали лечить, так что слушайтесь. Или уйду, - пригрозила, не собираясь его бросать в беде, конечно же.

Накормив капризулю Палау, я отправила мужа домой, а Джанет спать – видно было, что ей тяжело далась бессонная ночь. Григорио уснул, но его состояние не давало мне покоя. Ко всему прочему еще терзало ощущение, что в записях мамы я уже видела похожую симптоматику, но эти тетради теперь хранятся в ратуше, мне туда хода нет.

Поправив одеяло на больном, я подошла к столику и увидела на нем блюдо с остатками хлеба. Проверяя догадку, поднесла к окну, на свет. Да, так и есть, не показалось – крошечные черные зернышки поблескивали в ломте. Точно, я читала про такой случай, но деталей память не сохранила, как жаль.

День прошел с переменным успехом. Жар то спадал, то вновь принимался терзать епископа, и сбить температуру никак не удавалось. К глубокой ночи мужчина забылся сном, и я, валясь с ног, прикорнула на кресле, укрывшись пледом и вмиг провалившись в сон.

Мне снились страницы дневника матери. Я чувствовала, что разгадка близка, листала его, но ответ ускользал, бумага рассыпалась, превращаясь в осенние листья. Измотанная, проснулась резко, вдруг открыв глаза от толчка изнутри. Громкий «боооом», похожий на протяжный выдох, пронесся по анфиладе комнат и застрял в нашей, будто пойманный в ловушку.

Посмотрела на Григорио. Он, привычный к бою своих часов, не проснулся. Дыхание у него так и осталось прерывистым. Лицо бледнело в сумраке догорающих свеч. Любительницы добавлять флер загадочности, к епископу они не были милосердны, высвечивая заостренный нос и впалые щеки. Как у покойника – поймала себя на мысли и тут же строго отругала.

Вздохнув, я встала, потянулась и подошла к окну. Ночь тут же колко ощетинилась мелкой моросью, что ударила в стекло и потекла по нему, размывая очертания набережной и темной массы воды за ней, что шевелилась, как гигантское желе. Неспокойна река нынче, что странно для этого времени года. Обычно она спокойна, как сытый котенок в эти месяцы.

Ветер ударил в задрожавшие ставни, и я вернулась в кресло, укутав больного, что разметал одеяло в стороны. Свернулась калачиком под пушистым пледом, надеясь еще пару часиков подремать, но вдруг услышала:

- Нет, Эллисон, нет, нельзя так рисковать! – тяжелый шепот Палау начал носиться по комнате. – Это опасно, забудь, умоляю!

Его слова взбаламутили все в моей душе. Эллисон – так звали мою маму. Я насторожилась, привстав.

- Нет, нельзя, нельзя, Эллисон! – вскрикнул аббат, открыв глаза.

На щеках и лбу разгорелись пунцовые пятна. Господи, он начал бредить!

Метнулась к нему, уронив плед на пол, приложила руку ко лбу и ахнула – да на нем яишенку жарить можно!

- Джанет! – крикнула, распахнув дверь. – Быстрее!