Полтора кролика (сборник)

– Ладно бы я из квартиры не вылезала, я ж по миру поездила! Я в Гонконге была. В Египте была. Даже в Новой Зеландии была. В Европе где только не была. Италию всю объездила – Милан, Венеция, Флоренция, Рим… А в Париже никогда не была. Только теперь вот. Не поверишь, я первый раз в Париже. Это он, это он меня от Парижа отговаривал. Это он мне про Париж гадости рассказывал. Ты можешь поверить в то, что я в то поверила?

– В то? – переспросил Берг.

– В то, что Париж – грязный скучный городишко?! Не можешь?

– Могу ли я поверить, что ты поверила, что Париж грязный скучный городишко? – сформулировал Берг вопрос, не будучи уверенным, что именно на него от него ждут ответа.

– Я сама не могу поверить, а я ж поверила!

Бергу стало интересно. Спешить ему было некуда.

– Я ж с детства знала, что Париж это Париж. Что Париж это всегда ого-го. А тут – поверила. Сволочь мой Юрочка, вот что я тебе скажу. Ты помнишь Веронику? Ну, лупоглазенькую?…

Напряг память.

– Ну, как же не помнишь, она еще с Голоноговым была…

– Господи, да я и Головоногова не помню! – воскликнул Берг.

– Голоногов, а не Головоногов. Не важно. В общем, когда мой Юрочка от нее первый раз приехал, он был, как лимон выжатый. Он мне сказал, что хуже места нет, чем Париж. Что часы и минуты считал, когда из Парижа улетит. Я говорю: как же так, это же Париж!.. А он: какой Париж? Дыра, а не Париж. Ну, торчит башня, так она только на фотографиях башня, а так – не пойми что, а не башня… Я говорю: а Нотр-Дам?… А он говорит, ты Гюго в детстве начиталась, лучше бы тебе не видеть Нотр-Дама. И фотографии у него все какие-то гадкие получились. И люди на фотографиях какие-то уродливые все… Я говорю, ты нарочно одних клошаров снимал? Каких клошаров, говорит, это и есть парижане!.. И мусор на улицах, и вместо урн человеческих, как у обычных людей, полиэтиленовые мешки на вешалках…

– Это из-за терроризма, – вставил Берг.

– А я тогда знала? Вижу: мешок на вешалке, или как ее… а в мешке пивные банки мятые… И еще мешок. И еще мешок. А он специально это все снимал, чтобы на меня впечатление произвести. Чтобы меня отвратить от Парижа. И дома снимал самые неинтересные. И получился на его фотографиях Париж убогим городком. Я была поражена. Он мне так сказал: «Тебе бы Париж сильно не понравился. Это самое большое мое разочарование за последние годы». Невероятно, я поверила! А почему мне ему не верить? Я же думала он туда по делам, медицинское оборудование закупать…

– Занятно, – сказал Берг.

– На Сену, говорил, смотреть смешно, ее переплюнуть можно… Ну что, говорит, за безобразие: Сена – и торчит статуя Свободы?! Ты смеяться будешь. Это он мне, что я буду смеяться. Они, говорит, уже всех достали свободой своей, равенством и братством. Одни понты.

Инесса скривила рот. Мимика лица у нее была богатая, разнообразная, Инесса находила забавным гримасничать – то округлить глаза, то сморщить нос, то улыбнуться одной стороной рта. Берг подумал, что ее трудно, наверное, фотографировать – не уловить.

– Меня и на работе спрашивали: как Париж твоему? Я честно говорю: моему не понравилось. А мне не верят: это где, в Париже не понравилось, да ты чё?… А я сама уже теорию изобретаю – про то, что мы все во власти мифов живем… «Париж, Париж!» А на самом деле – ну, Париж, ну и что? Я ж ему верила, Юрочке. Представляешь, он надо мной какую власть имел!.. Ох, дура была, ох дура!.. Он ведь в этот Париж, как на каторгу собирался. Говорил, что лучше бы на Колыму полетел, там интереснее. И климат лучше.

– Климат? На Колыме?

– Да, он парижский климат тоже ругал. Он говорил, что все мерзнут в Париже. Что все тут экономят на отоплении. И вообще оно мало где предусмотрено, потому что существует такой стереотип – Париж город теплый, не знает морозов, и, поскольку все во власти этого стереотипа, топить здесь не принято. Поэтому в домах парижских всегда холодно, и даже летом. Вот Гоголь приехал в Париж «Мертвые души» писать, да так замерз, что бежал из этого Парижа в Италию. Но во времена Гоголя еще иногда камины топили, а сейчас и их нет. И я действительно за его поганое здоровье, за Юрочкино, когда он в Париж собирался, переживала. Как бы он не простудился в Париже. А когда я с ним в прошлом году собралась, ну чтобы ему не так тоскливо было в Париже, он меня не взял, сказал, только без жертв, пожалуйста. Отправляйся-ка ты в Барселону. Вот это город!

– Барселона хороший город, – согласился Берг.

– А Париж плохой? Он сказал, что, когда я увижу Париж, я просто разучусь мечтать, все во мне светлое будет загажено, потому что реальный Париж – это насмешка над мечтой человеческой. И я поверила ему! Самой странно сейчас, как я могла поверить?! А вот так – взяла и поверила. Потому что его как идею любила, Париж… Ален Делон, Ренуар, д’Артаньян…

– Неужели ты ни с кем не разговаривала, кто в Париже был?