Полтора квадратных метра

– Мы сами вас привлечем. Пришли тут распоряжаться…

Павел Семенович скромненько стоял в дверях, которые нужно было переносить на новое место, и придирчиво осматривал обшарпанные стены коридора – через каких-нибудь полтора часа они станут не общими, а его личными, их сначала надо купоросить, шпаклевать и только потом уж красить. Мария Ивановна стояла за его спиной, напряженно слушая перепалку Зинки с Фунтиковой, готовая в любую минуту ринуться в атаку. Старуха Урожайкина слушала с удовольствием, празднично скрестив руки на груди, и на ее помолодевшем лице сияла задорная усмешка: «Неплохо ругаются, неплохо. Но я бы лучше смогла…»

– Конечно, интересы коллектива прежде всего, но вы с нами даже не посоветовались, – неожиданно поддержала Зинку Елена Александровна.

– Товарищи, это решение исполкома и обсуждению не подлежит. Хватит, – сказала Фунтикова и ушла.

За ней удалился и техник-смотритель – инженер Ломов. Остался один плотник Судаков, он неторопливо очинил карандаш топором и сказал:

– Известное дело. Представитель был? Был. Спорить не о чем. Расходись по домам.

– Ну, нет! Мы тоже законы знаем, – сказала Зинка. – Они у нас еще попляшут.

Она наскоро снарядила младшего Саньку в садик (старший уже в школу бегает) и, сердито хлопнув дверью, ушла. Чиженок, поднявшись на локте, провожал ее взглядом с чужой кровати:

– Интересно, куда она помотала?

– На работу, – отозвалась Елена Александровна из-за ширмы.

– Ну, нет. Зинка так быстро на работу не ходит. Это она чтой-то задумала. Теперь она всю округу с жалобами обойдет. От нее и чертям станет тошно.

– А ты куда пойдешь, Воля?

– Я куда пойду? В окно сейчас не сунешься – в момент вся округа соберется. Скажут, с целью воровства. А в коридоре Судаков с Павлом Семеновичем орудуют. Мое дело залечь и не шевелиться.

Но отлежаться Чиженку не удалось. Сдав младшего Саньку в детсад, Зинка пошла на площадь рассказать все мужу, посоветоваться: куда писать жалобу насчет коридора. Но, увы! На площади она не нашла его. И ведро, и грабли, и метла – все торчало в акации, дорожки не подметены, Чиженок как сквозь землю провалился. «Где-то промышляет с утра пораньше, – подумала она. – Опять пьяным придет». И вдруг Зинка вспомнила, что впопыхах она, уходя, не заперла дверь еще и на второй замок, от которого ключей у Чиженка не было. «Ввалится пьяным, дьявол, найдет мою зарплату – всю по ветру пустит…»

Торопливо подходя к дому, она увидела в растворенном окне у Елены Александровны нечто знакомое… Пригляделась. Ну да! На спинке стула висели штаны Чиженка. Она их узнала по брючному ремню. Старый черкесский ремень с серебряными бляшками – подарок Зинкин. Еще папашин ремешок… На нем когда-то висюльки длинные в виде кинжальчиков были. Подпоясывал папаша черную сатиновую рубашку этим ремешком только по праздникам. Серебряные кинжальчики Чиженок отодрал и где-то пропил. А ремнем брюки подпоясывал. И вот этот ремень, вздетый в брюках, свешивался со спинки стула в самом окне Елены Александровны.

Зинка подошла к окну и тихонько влезла на подоконник.

В комнате за столом сидел в одних трусах Чиженок и пил чай с булкой. Елена Александровна ушла на работу. Кровать была заправлена, кружевным покрывалом убрана – все честь честью. И только штаны Чиженка да спутанные в редких пушинках волосы на голове выдавали сокровенную тайну грехопадения его.

– Ты чего здесь делаешь?

Булка, густо намазанная сливочным маслом да еще вишневым вареньем сверх того, так и застыла на полпути ко рту Чиженка. Он и сообразить не успел, что ответить, как голова его, покорная выработанной привычке самосохранения, стала погружаться в плечи. Наконец он обернулся…

Все было наяву – Зинка сидела на подоконнике с зеленеющими от злости глазами.

– Я тебя спрашиваю или нет? Обормот!

– Тихо ты… Соседи услышат, – хрипло выдавил из себя наконец Чиженок.

– А ты что думаешь? Свои полюбовные дела хочешь в тайне сохранить? – загремела Зинка.

– Тише, дура!

Чиженок, видя, как Зинка влезла в окно, опасливо стал отступать к порогу.

– Какой я тебе полюбовник? Я же залез сюда… Поживиться! Ну!

– А штаны зачем снял? Чтобы вареньем не испачкаться? Так, что ли?!

– Дак я ж, это… Соломонов костюм примерял. Хотел переодеться.

– Где же он, костюм-то?

– В гардеробе… Тесноватый оказался.

– Ах ты, бесстыжая рожа! Хоть бы покраснел… – Зинка добралась до стола и схватила электрический чайник, пускавший пары. – Сейчас я тебя пристыжу кипятком-то.

– Стой, дура!..

Чиженок так хватил задом дверь, что вышиб английский замок и в одних трусах сиганул в Малиновый овраг. Вслед за ним вылетел в двери и чайник; он стукнулся о стенку, и в одно мгновение в коридоре стало темно и душно – все утонуло в густых клубах пара.

– Что случилось? – Павел Семенович бросился в комнату Елены Александровны.

У дверного косяка стояла Зинка и плакала:

– Дура я, дура… В тюрьму передачи ему носила, как порядочному… Я думала, что он простой вор… А он полюбо-овник…

4