Полтора метра счастья (СИ)

— Нет, у него выходные завтра и послезавтра, а у меня сегодня и завтра. Совпал только один день, вот я и намылилась навестить всех, чтобы не скучать. Отсюда поеду к Джейде и Санха.

— Как у них дела?

— Хорошо, они наконец-то дали сыну имя, аллилуйя! Разродились, спустя восемь месяцев.

— И как назвали?

— Тэй. Санха сказал, в честь какого-то героя.

— Что ж, если мальчик пойдёт по стопам наших мужчин, он тоже имеет возможность стать героем, — заметила Рин.

— И я буду героем! — подняла голову Бомми, держа в руке карандаш, как вымпел. Меня развеселил её вид, в котором она явно представляла себя кем-то из папиных историй.

— Ты уже маленькая героиня, Бомми, — потрепала я её по волосам. — Какие подвиги ты хочешь совершать?

— Подвиги? — не сразу вспомнила она значение слова, которое наверняка слышала во время чтений перед сном. Видела я одну из книжек. О золотом воинстве. Девочка тряхнула головой и встала, направившись к игрушкам. — Буду стелять!

— О нет, — прикрыла глаза Рин, видя, как старшая дочь вытягивает пластиковый пистолетик. — А то нам в семье мало продырявленных.

— Стелять! — повторила Бомми и, забегав по залу, воображала какие-то мишени, метилась в них, имитировала звуки пальбы, пряталась за диван и выскакивала из-за него.

— Не направляй пистолет на людей! — погрозила Херин. — Слышишь меня? Бомми, нельзя направлять на людей! Нельзя! Боже, чтоб я ещё хоть раз разрешила ей смотреть с папой телевизор!

Засмеявшись, я продолжала наблюдать за крестницей, которая в подобные моменты мне напоминала не только своего отца, но и двоюродного дядю. Особенно когда прикрывала один глаз и смотрела над стволом оружия туда, куда хотела попасть отсутствующими пулями. И всё-таки, как и Херин, я надеялась, что её детские игры не перейдут в увлечение тем, чем занимались её родственники-мужчины.

Отправившись в Джерси, я взяла кофе на вынос, которое опустошила, пока ждала электричку. С тех пор, как мы с Химом обосновались в Бруклине, общественный транспорт стал нам намного ближе, чем личный автомобиль, на котором в Сеуле, к примеру, ездить проще, чем в Нью-Йорке. Тут же вечные пробки, забитые дороги и отсутствие парковок на Манхэттене. Разъезжать на такси дешевле, чем оплачивать стоянку, а на своей машине только по ночам в удовольствие колесить. Поэтому я привыкла, и даже прониклась симпатией к поездам, автобусам и паромам — в качестве экзотики, бывало, разнообразили поездки через Гудзон и ими. Заодно успеваешь полюбоваться проплывающими пейзажами, посмотреть на людей, подумать о своём. На людей мне в последнее время смотреть стало легче, с тех пор, как я более-менее примирилась с тем, что матерью мне не быть. Вездесущие коляски и плач младенцев уже не выводили из себя и не задевали за живое. Разве что совсем чуть-чуть. Само по себе это уже не трогало, раздражали те, кто не относился с пониманием к таким, как я, те, кто считал, что именно они совершенны и обладают чем-то несравненным и незаменимым. Поначалу я комплексовала и поддавалась давлению общества, воспевающего материнство, впадала в депрессию и искала выход из ситуации, пока не поняла, не без поддержки Хима и его заботливых, убеждённых слов, что я — это я, ничуть не хуже других, нужная и самодостаточная в том виде, в каком есть. Очень важно, чтобы слова, обращенные к тому, кому нужна поддержка, были именно не убеждающими, а убежденными, чтобы в них верил тот, кто говорит. Только в этом случае они способны повлиять. И теперь, когда я уже почти смирилась и успокоилась, иногда вызывали ярость те, кто ещё смел говорить «ну ничего, можно ещё подождать» или «однажды ты всё-таки сможешь, не теряй надежду». Чёрт возьми, да нет и нет! Что ж вы из моей жизни трагедию делаете? Как будто, если я всё-таки не рожу, то не испытаю счастья и проживу жизнь напрасно. В конце концов, я не обязана объяснять и доказывать, как умею быть счастливой, и почему у меня это получается, да, без ребёнка, просто с любимым человеком, среди друзей и с хорошей, интересной работой. Да, я могу быть счастливой и ею часто бываю, и те, кто смотрит на меня с жалостью, наверное, заслуживают её сами, потому что они не умеют радоваться мелочам, не умеют радоваться тому, что есть, если у них нет всего на свете, сразу и побольше. А я научилась. Меня научил Хим. Да, обучение ещё не закончено, но я чувствую, что близка к окончательному результату, и получу свой аттестат зрелости.

Бросив пустой картонный стаканчик из-под кофе в урну, я подтянула воротник куртки повыше, поймала на щёки жёлтые пятна солнца и, улыбнувшись хорошей, тихой погоде, шагнула в вагон. В прошлом, таком далёком от сегодняшнего дня, я не могла позволить себе покупать кофе, когда захочется, я не могла себе позволить даже лишние траты на общественный транспорт, а теперь не беспокоюсь ни о еде, ни даже об одежде, покупаемой по капризу и желанию, а не по необходимости. Разве могла я гневить судьбу и просить что-то большее, чем имею, ведь мне достался ещё и Хим — счастье, перекрывающее все остальные недочёты моей жизни.