Полторы минуты славы

— Как хорошо, Коля, что ты дома! Настя совсем ребенок и не понимает, что играет с огнем. В мире зафиксировано несколько летальных исходов — правда, у аллергиков и астматиков, но это не меняет дела. Алик перенес трахеит, а окна теперь настежь. Мы все в группе риска!

— О чем вы? — изумился Самоваров.

— Об этих жутких цветах, конечно! Ах, Станислав Иванович, и вы здесь?! Это хорошо. Уж вы-то можете подтвердить, насколько велика опасность…

Розовые Настины лилии настолько испугали Веру Герасимовну, что она помчалась бороться с ними в самоваровскую квартиру. Увидев Самоварова, она немного приободрилась. Взрослый и неглупый Коля, наверное, успел уже избавиться от смертоносного букета?

Но она ошиблась. Букет был водружен на стол и казался теперь еще огромнее. Он действительно источал внятный холодноватый аромат и красив был неправдоподобно. Настя уже поставила против него мольберт с грунтованным холстом. На этом холсте розовые лилии должны были остаться навеки.

Диплом Настя защитила, а вот что дальше делать, пока не решила. Она просто парила в мире абсолютной свободы, как в невесомости, да еще писала все, что вздумается. Розовые лилии пленили ее на рынке, и она разорилась на них, а не на клубнику, как предполагала. Нет уж, клубнику она писала позавчера. Лилии лучше — этот рискованный розовый цвет, эти пурпурные внутри веснушчатые стаканчики, из которых торчат тычинки, бархатные от пыльцы. А эти лепестки-завитки! Тут только бы не впасть в умиление. А остальное получится — это дело техники. Главное, чтоб цветы не бумажками были, а живыми. Поэтому хорошо, что они ядовитые, — в них в самом деле что-то есть змеиное, пестрое, угрожающее.

Настя широким мастихином положила розовые полосы по зеленому и осталась вполне собой довольна.

Самоваров со Стасом в это время вдвоем сидели на кухне и пили чай с позавчерашней клубникой, которую Настя уже запечатлела и потому засыпала сахаром. Также на столе возвышался большой пирог с черемухой, как первым снегом подернутый взбитой сметаной. В комплект входил и неизменный курник — пирог с курятиной. Но курник съели вчера, после того как Настя написала и его в компании нескольких плюшек, специально купленных для этого в булочной.

Пироги Самоваров получил в честь долгожданного события: Катерина Галанкина окончательно бросила Тошика. Хотя произошло это из-за тромбона, Нелли Ивановна решила, что Самоваров всесилен. Чем больше тот отнекивался, тем больше Нелли Ивановна убеждалась, что именно его действия привели к желанному результату. Так уж она была устроена. Самоваров только махнул рукой. Он хотел одного: чтобы у Тошика как можно скорее закончились трудности взросления и вместе с ними выдача домашней выпечки.

— Это ты зря, — возразил Стас. — Готовит мамашка вкусно. Пацан глуп, как дерево, и еще не раз влипнет в истории. Преимущественно с бабами, я думаю. Так что тебе не отвертеться! Готовь брюхо.

— Не понимаю, почему именно на меня эта напасть?

— Потому что у тебя получается. Другой бы за свои чудеса не жратвой, а наличными брал. Выгодное дело! Вот у нас как подозреваемая проходила некая потомственная ведунья Аграфена. Она специализируется на привороте и отвороте, как и ты последнее время. Один мужик, которого привораживали, возьми вдруг и скончайся при странных обстоятельствах. Подруга его перепугалась — подумала, с магией переборщила. Потом выяснилось, что мужик просто подавился крекером. Колдовство тут ни при чем — приворот был всего-навсего в заклинании, пришитом к штанам покойного. Так вот, потомственная Аграфена за этот кусок бумажки (с грамматическими ошибками, заметь!) взяла пятьсот. И не рублей. Учись!

— Можно попробовать кусочек? — деликатно осведомилась Вера Герасимовна, присаживаясь на край табуретки. — Я не голодна, но мне любопытно, чем подсластили черемуху.

Она долго жевала свой кусочек, а после злорадно изрекла:

— Сахар! Ты в кулинарии этот пирог купил, Коля?

— Мне его подарили, — не вдаваясь в подробности, ответил Самоваров.

— Вкусно, но с сахаром перебор, — покачала головой Вера Герасимовна. — Мед тоже не выход, но был бы полезнее. Сладкое вредно…

— А также кислое, горькое, соленое и съедобное, — закончил Стас. — Можно кушать только тот гигиенический супчик, на котором Колян у вас тут сидел после ранения, да? И чуть не помер!

— Да, тяжелое было ранение, — вздохнула Вера Герасимовна, хотя Стас имел в виду совсем другое. — Зато музейные ценности тогда не пострадали. Коля на редкость проницателен. Как можно было догадаться, что на Луначарке под чужим именем скрывается режиссер Карасевич?!

— Он не скрывался, — поправил ее Самоваров. — Он просто сидел там и твердил, что он чеховский помещик. Про это нам с вами Тормозов рассказал.