Арт обошел Юрия Петровича, снял со шкафа светящийся диск, щелчком совместил с тем, что уже висел на груди. Отщипнул и выдернул на длину вытянутой руки паутинку записи. Судя по цвету, заполнение качественное. Этим кадрам у них там цены не будет. И Эльчик Бармин не один раз хохотнет над кадрами собственного прадеда в зеленой молодости, на переломе судьбы.
Юрий Петрович стоя следил за сборами Арта, и у него усиливалась тягость под ложечкой, от которой -- не продохнуть, Он все еще держал в руках газету, и газета жгла ему руки. Он мял, растягивал паутинный лист, и статья о Бармине корчилась, разбухала, выпячивала строчки крупных, выпуклых букв.
-- Оставьте мне газету, -- внезапно попросил Свидерский, не глядя на Шабалова.
-- Что вы, это невозможно! -- возразил Арт.
-- Боитесь наследить в прошлом? Получить взыскание? А если вот так?
Свидерский скомкал лист, сунул в ящик стола, повернул ключ, вынул его и спрятал в карман.
Арт покачал головой:
-- Напрасно вы... Едва я исчезну, растает все, что меня сопровождает... Хронозащита...
Свидерский вцепился в край стола, словно побоялся вдруг очутиться вне времени. Неимоверно хотелось взлететь. Полетать хоть немного. Хоть от стены до стены. В полуботинки, похоже, кто-то насыпал раскаленного песку. Тускнел воздух. Но у Юрия Петровича не было сил дойти до выключателя и зажечь свет. Он устало опустился в кресло, повис над сиденьем, подвигал над полом ступнями ног.
-- Позвольте поинтересоваться, товарищ Шабалов, а чем особенным отличаются там у вас люди?
-- Да я ведь тут неподалеку, из следующего века, многого не знаю. Рассказывают, у некоторых появляется способность летать.
-- Летать? -- вскинулся Свидерский. И сразу же, скрывая изумление, низко наклонил голову. -- Но ведь Бармин не летает, я знаю, -- пробормотал он, обращаясь к столешнице. -- Я этих, которые летают, сразу чую...
-- Вы правы насчет Бармина. И характер у человека так себе. И приспосабливаться не умеет. Ни тебе гибкости, ни уступчивости, одна принципиальность и прямизна. Другой бы среди таких, как вы, легче своего добивался, без столкновений. Бармин -- работник, не ловчила. И в этом смысле -- человек будущего. Хомо Футурус! А то, чего он не умеет, вряд ли понадобится ему в будущем, оттого и не дано при рождении.
-- Не дано... А что бы вы сказали, если б я вам сейчас предъявил Хомо Авиенса? Человека Летающего?
-- Постойте, уж не на себя ли намекаете? -- догадался Арт.
Так вот в чем дело! А они-то с правнуком Эльдара Бармина головы ломали, что случилось как раз в эту ночь со Свидерским-Свидубским. Какая жалость -ни предостеречь человека, ни за руку удержать. Иметь бы право рассказать ему, что он сегодня даже ночевать домой не явится. Запрется здесь изнутри, когда все на заводе утихнет. Опустит шторы. И только наутро найдут его, взломав дверь, лежащим лицом вниз посреди ковра в такой позе, точно его сбросили с большой высоты, хотя больше чем со стула или со стола упасть он не мог, а в этом случае как объяснить, что его так распластало по полу? И следователь, вдоволь поломав голову, закроет дело, заставит себя поверить в инфаркт... Потому что криминалистика окажется бессильной перед загадкой его смерти. Это в будущем, во времена Арта классифицируют странную болезнь: атавистически пробуждающийся в полете страх падения, страх, убивающий прямо в воздухе, так что летун с размаху грохается оземь, уже мертвый от сознания, что разучился летать! Но откуда вдруг этой болезни ни с того ни с сего проявиться в кабинете железобетонного, неуязвимого для логики и человеческих чувств Свидубского?
Теперь понятно, в чем не смог разобраться его современник-криминалист...
-- Что ж, покажите, -- согласился Арт, не скрывая снисходительного тона: не верилось, что здесь (здесь!) обитает чудо последующих веков.
Снисходительность гостя возмутила Юрия Петровича. Он хоть и стеснялся Шабалова, но не преминул бы утереть нос отточенному молодчику, явившемуся сюда из готовенького, чистенького, заложенного их руками будущего. Инспектор! Заглянул мимоходом, ни в чем не сомневающийся, заранее во всем уверенный, и считает для себя унизительным признать ростки будущего в нем, Свидерском.
Юрий Петрович притиснул к бокам локти. Отодвинул горизонтально кисти рук. Что было силы надавил подошвами в пол. И взмыл из-за стола. Под потолком сделал кувырок, напряг грудь, следя за тем, чтоб из кармашка не выпала авторучка. Потом, лежа в воздухе на спине, расслабился, заложил руки за голову.
-- Юрий Петрович, шторы! -- укоризненно заметил Арт.
Волна стыда залила щеки Свидерского, и он юркнул в кресло. Вот будет номер, если кто-нибудь, проходя мимо окон, увидит парящего под потолком главного инженера! Он закурил. Подровнял и сложил бумаги в стопку. Шабалов, смущенно кашлянув, вынужден был прервать молчание:
-- Я недооценил вас, простите. Но тогда мне тем более непонятно, как может в вас сочетаться это... И это... -- Арт плавно махнул рукой вверх, потом широким жестом обвел кабинет. -- Всю жизнь бороться с таким талантищем!
Он сокрушенно вздохнул и повернулся к двери.