Полторы сосульки

По совести говоря, отпускать Бармина Опокину не хотелось. Во-первых, из-за недостатка времени нужно было принимать решение самостоятельно, а этого Опокин не любил. Во-вторых, работы оставалось с гулькин нос, ищи теперь замену, вводи в курс — морока! В-третьих, Эля Бармин прекрасно ловит мизер, придется теперь приглашать на пульку этого долговязого и простодушного Чурюсова, а он такие сумасшедшие сносы делает — на каждом круге полжизни теряешь!

Григорий Иванович накинул рубашку, поднял трубку телефона:

— Товарищ комендант? Тут у одного моего брат умер. Да нет, ему на станцию надо. Не беспокойтесь, сам оформлю. От столовой? Через два часа? Спасибо.

Он положил трубку:

— Угольная колонна в район пойдет. С ней и доберешься. Деньги есть?

— Займу у ребят.

— Если не достанешь, заходи. Не забудь передать документы.

— Хорошо, Григорий Иванович. До свиданья.

Эльдар машинально собрал чемодан, забыв положить купленные за дорогу книги. Машинально походил вокруг столовой, пока водители ужинали. И так же машинально объяснил старшему колонны, почему ему надо в Ленинград. В кабине было грязно, и он не сразу отогнал мысль, как после рейса будет выглядеть роскошная светлая куртка с капюшоном. Потом напрягся и разом откинулся на сиденье. Водителя следовало развлекать. Как всегда с незнакомым человеком, Эльдар мучился вопросом, о чем поговорить. Не умея ничего придумывать, он остро завидовал тем, кто на любого случайного слушателя накидывается напористо и интригующе, и через минуту оба становятся закадычными собеседниками.

— Друг у меня умер…

Это получилось доверительно, задушевно и немножко скорбно. Не настолько, чтоб сразу исчерпать тему, но и не так бесстрастно, чтоб походило на случайную дорожную болтовню. Фраза как бы приглашала посочувствовать.

— Да, мне тоже из дому пишут, сосед у них в пруду утонул, — немедленно откликнулся шофер. Будто его включили. — Нырнул и больше не всплыл. Вытащили, а у него ни капли воды в легких — от страха загнулся.

— Поэтому тороплюсь! — продолжал Эльдар тем же бесцветным голосом.

Шофер странно посмотрел на него и прибавил газу:

«Психует парень. Еще ведь намается до поезда…»

Машина далеко оторвалась от колонны и нетерпеливо резала вытекавшие на дорогу снежные барханы. На пятьдесят четвертом километре, сразу за поворотом, Бармин подумал, что несчастье всегда притягивает несчастье, не доехать им без происшествий. Вскоре шофер чертыхнулся, притормозил, вышел, сильно хлопнув дверцей, открыл радиатор:

— Вылезай, малый. Подшипник греется. Можешь в той будочке ожидать. А хочешь, здесь сиди…

В будке возле шлагбаума Эльдар хлебал горячий кипяток с огромным осколком сахара, который при откусывании нужно было удерживать двумя руками. Еще запомнилась несокрушимая вокзальная скамья, где он сидел, не читая, с книгой на коленях. Все было как в сухом банном тумане: и печет, и мурашки по спине от холода. Юрка Красильников вставал перед взором низенький, шумный, добродушный, громоподобно выкладывающий первому встречному самые тонкие и интимные стихи. Когда Юрка смеялся, то ухватисто прижимал нос большим и указательным пальцами, слегка выделенными из кулака, и прерывисто, с раскатами, фыркал. Себя он весьма заслуженно почитал за прозрачный талант, рецензии с удовольствием коллекционировал, а советам не следовал никогда.

Билет оказался без места, и все двадцать минут стоянки поезда Бармин прослонялся по коридору, пока проводница не указала купе. Два солдата сели на этой же станции, но уже раскидали вещички по полкам и говорили о ресторане. Оба воспросительно взглянули на Эльдара:

— Может, и вы с нами за компанию?

— Так закрыто, наверно? — Эльдар неуверенно пожал плечами. — Два часа ночи…

— Два сорок, — уточнил один, повыше, потоньше и посамоуверенней. — Николай. А его зовут Хайргельды. Можно короче, Хаир.

— Элька, — представился Эльдар. — Эльдар Бармин.

Сонный официант в вагоне-ресторане долго не мог сообразить, чего от него хотят, но в конце концов достал теплую полюстровую и бутерброды. А когда его пригласили присоединиться, в момент проснулся, принес холодную курицу и что-то в бутылке. Николай вел себя широко и с той степенью независимости, которую придают солдату хороший перевод от родителей и начало десятидневного отпуска, не считая дороги. Элька скоро потерял нить разговора и, разрывая жесткие куриные сухожилия, нечасто напоминал:

— Во друг был! Через пол-Союза хоронить еду…