Полторы Ведьмы

Черт! Опять клыком губу прикусил… уже боюсь рот открывать на людях. Смешно. Директор универа ходит как язык прикусил и отдаёт распоряжения через зама. Тот — парень надежный, только он хранит мою тайну с самого момента моего назначения на должность главы. и даже чуть дольше. Вот не будь его, я бы не смог водить всех за нос так долго.

Для вампира есть только два основных инстинкта, непреодолимых зова природы — кровь и… Ну вы и сами понимаете. Этот инстинкт и в людях очень силен. В некоторых — непреодолим. А когда вампир голоден или избегал связей с женщинами очень долгий срок — жди беды. Успокоительные зелья помогут, но к ним у меня быстро возникнет привыкание, и через пару недель буду наркоманить. И все равно беситься. Нет, не вариант. К тому же, я не хочу терять ясность рассудка и быстроту рефлексов сейчас, когда наступило лишь видимое затишье. Я знаю директоров других школ — они не откажутся от своих попыток завладеть главным призом этого тысячелетия. Они наверняка уже почти уверены, что ОНА здесь. А моя задача — дать ей время выучиться. И затеряться. Как только найдут, её уже не отпустят. Она слишком ценна. И не факт, что её в конце концов не сведут с ума экспериментами над аурой, чтобы выяснить природу её силы. Ученые всех миров и всех времен одинаковые — и у них есть очень большое сходство с религиозными фанатиками. Лично я равно недолюбливаю и тех, и других. Считаю, что они перешли границу между можно и недопустимо, а значит считать их белыми и пушистыми может лишь тот, кто не видел их подопытных кроликов.

Нет, черта с два я отдам им Сандру… Она очень способная колдунья. И я ничуть не удивился, когда Сибилла рассказала мне о её посвящении, о том, что все стихии признали её. Я видел её ауру. Сплошной узор из множества силовых нитей. Совершенный. Как и все, что создаёт магия. Просто у кого-то менее яркий и плотный, с меньшим количеством цветов.

Ей просто нужно немного времени. И я дам ей его. Я маг, и не хотел бы оказаться на месте подопытного кролика. Пусть пытки с вмешательством в ауру запрещены, зато эксперименты — пожалуйста. А разница — лишь в том, как назвать.

На краю сознания неотступно, непрерывно был образ некоего соблазна… в смысле, я желал чего-то, чего никак не мог осознать.

В моих снах начал постоянно мелькать образ девушки в синем как небо платье. Этот цвет всегда был для меня цветом свободы. Холодной. Вечной. И почти не достижимой. Я всегда был связан по рукам и ногам. И все же мне не удалось забыть своего свободного времени, времени моего детства. Да, я рос на улице. И голодал, и мерз зимой, но я был свободен ни от кого не зависеть, никому ничего не обещать. И ничего не скрывать. Я жил по ночам, в основном. И доверял ночи меня скрывать от людских взглядов. Боги, как я порой скучаю по тем временам. По моей дикой ночи. В нашем мире небо даже по ночам темно-синее, а не черное. И мне иногда снится рассвет над холмом, под которым я ночевал в лисьей норе.

Любимые воспоминания. Одиночество хорошо тем, что не требует предъявления причин поступка перед другим существом. А когда ты в толпе, ты обязан быть одним из, и исполнять правила. Нет, я не психопат, и я не замыкаюсь в себе, не боюсь и не избегаю общества… но я помню кто я. Сколько бы столетий ни прошло, я буду на людях образцовым руководителем и членом общества, внутренне мечтая об утраченном праве на тишину. И помня о звере что ждет только, чтоб отпустили поводок.

А прошлой ночью «синее платье» снова посетила меня. Но на сей раз она не стала прятаться за спинами других безликих людей, которым всегда что-то от меня срочно надо, а подошла и подала мне руку для танца. Маленькая но сильная ладонь её сжала мою. И я вспомнил тот незамысловатый мотив в несколько партий для гитары, который я слышал в Анабель. Музыка полилась из ниоткуда, исчезли все иные люди кроме нас двоих, всё стало этой музыкой и нами, ставшими частью её. Частью, движением, формой. Но я не мог разглядеть её лицо. Не потому что оно было скрыто. А потому что у истинной половины тебя нет и не может быть лица, осязаемой оболочки, твердой и неизменной. Я не мог её видеть, как смертную, а мог лишь чувствовать, как самого себя… трудно объяснить. Нет… не трудно — не возможно. Нет смысла. Есть лишь сумасшедшая ясность понимания… единения. Завершенности.

Таково свойство снов. Пока ты не проснешься — не сможешь понять, что ты чувствуешь, и почему. Сны не дают ответов. Они лишь показывают. Что есть, чего нет. И чего конкретно не хватает тому, кто видит сны.

Её. Снова встретить её… нужно искать. Я её всегда узнаю, если увижу, если услышу голос…

Сандра