Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885-1925)

Барон Ф., командир корабля, предложил мне пустовавшую адмиральскую каюту, куда я и перешел, зная, что недолго буду оставаться на корабле.

Это было огромное отделение, состоявшее из большой столовой, кабинет-салона и спальни. Лет 30 назад это помещение занимал Наследник, и каждый предмет в нем говорил о прошлом.

Я ощупью пробрался в столовую, зажег спичку и нашел аккумуляторный фонарь, прошел с ним в кабинет и поставил его на стол.

В открытый иллюминатор ритмично врывался шепот воды, происходящий от едва заметного покачивания судна.

В ту пору в Петербурге работала английская организация, связанная с русскими морскими и армейскими офицерами, целью которой было продолжение борьбы против большевистской власти. Те, кто работал там, были наивно уверены, что отдав свои силы, а может быть и жизнь, получат из рук Антанты свою спасенную родину. Много хороших и смелых людей погибло, работая в этих организациях Антанты, а лучший из них, благородный, смелый и образованный Колчак, был подлым образом выдан французом, генералом Жаненом, его убийцам.

Делать в Петербурге было больше нечего, нужно было бежать.

На счет сегодняшней ночи ходили мрачные слухи. Говорили о мести за смерть Урицкого.

Тяжело было оставлять Россию и идти навстречу неизвестности. Я долго шагал по каюте. Шум голосов за переборкой прервал поток воспоминаний. Зайдя туда, я застал у командира нескольких офицеров с соседних кораблей. Все держались сдержанно, но чувствовалось, что есть какая-то неприятная новость. По кораблям, как выяснилось, ходили агенты Чека и по указанию команды выбирали офицеров, которых уводили на расстрел. Может быть, сейчас явятся на “Память Азова”.

И в командирской каюте не горело электричество, взамен которого стоял аккумуляторный фонарь. Его световой треугольник упирался в большую фотографию “Памяти Азова”, в иллюминатор с серого неба тускло смотрела звезда.

Никто из присутствующих не выражал страха. Сухо констатировали факты, называли цифры. Барон Ф. не терял веселого и бодрого тона, за который его все и любили.

"Сегодня опять получили вместо рыбы перья и хвосты, — сказал он. — Господи, как бы хотелось покушать хорошенького мясца”.

“Да, у вас кормежка слабая, — отозвался кто- то из угла, — у нас на “Андрее” стол очень сытный”.

В это время за комодом что-то пискнуло, и тяжелое мягкое тело провалилось куда-то.

“Теперь она не уйдет от нас, — торжествующе заявил барон Ф. — Эта проклятая крыса не дает мне покоя!”

Была организована охота по всем правилам, с загонщиками и охотниками. Крыса была ранена палашом и искала спасения под диваном. Туда направили свет фонаря, и, о чудо, рядом с обезумевшей от травли крысой под диваном была обнаружена большая банка с Corned beef-ом. Крысе немедленно была дарована жизнь за оказание существенной услуги в деле добычи провианта, и все содержимое банки выложили на сковородку, отнесли на камбуз, изжарили на хлопкожаре, а затем съели.

Этот инцидент немного развлек публику, но донесшиеся издалека выстрелы опять перевели разговор на серьезные темы, о Колчаке, собиравшем вокруг себя силы.

Чьи-то громкие голоса раздались за переборкой. Там какие-то люди совещались.

В каюте наступила тишина. Казалось, что смерть тихонько остановилась у двери и ждет.

Потом голоса смолкли. Очевидно, ушли. Я вышел на верхнюю палубу. На фоне ночной тишины отчетливо были слышны далекие выстрелы. Каждый выстрел уносил жизнь!

Я прислонился к кормовому якорю-верпу и задумался. Недавно, пробуя новый моторный катер, я проходил мимо красавцев-кораблей, которые по тайному приказу организации надо было потопить в случае прихода немцев. Об этом знали лишь несколько человек. Как тяжело было-бы это сделать, если бы пришлось, и, пожалуй, лучше то, что катера потоплены наводнением, а организации лопнули.

Чего добился несчастный студент, Каннегисер, убивший Урицкого? Сколько тысяч жизней по всей России теперь дают ответ за его смерть, а сам он предан утонченной казни. Как найти верный путь к спасению родины?

И мало-по-малу тревожная мысль стала просачиваться в мое сознание. “Anima servilis”, как определял профессор Петражицкий, которого я слушал в студенческие времена. Класс, не способный к сопротивлению! Сколько раз приходилось видеть, что сотню арестованных вели три-четыре оборванных мерзавца, не умевших даже держать винтовки, — вели на смерть, и никто не старался уйти от этой смерти, хотя бы из инстинкта самосохранения. Только что крыса, окруженная десятком, для нее — великанов- людей, билась за свою жизнь и геройски бросилась на грудь мичману Н., хотя одна нога ее была уже отрублена палашом, а там — бессильные наемные китайцы гонят целое стадо, как баранов, на смерть! Сколько раз арестованные отдавали свое оружие, из которого их тут-же и убивали! А звери, не видя сопротивления, становятся все более жестокими! Среди нас есть столько сильных и смелых людей, но нет веры друг в друга. Мне не хотелось возвращаться больше в командирскую каюту, и я пошел к себе, где еще не скоро уснул.