Она пела о себе?
Или нет?
Я просто смотрел и слушал, а голос лился чисто и свободно.
Когда она остановилась у нашего стола, я даже не сразу понял. И когда она смотрела мне в глаза пристальным темным взглядом…
Ведьма.
Настоящая, сильная…
Чем отличаются маги от ведьм?
У магов сила структурированная, она от стихии — и принадлежность мага несомненна. У ведьм же этого нет. Ведьма — это дитя природы. Любимое, родное,
Конечно, холопы визжали, что их сила не от Светлого Святого, а значит, от Темного Искушающего… чего тут удивляться?
Ежели ведьмы их напросвет видели? И спастись от их ведовства шансов не было ни у кого. Это слабых могли одолеть и поймать, а этой уже лет было… Она как бы не деда в колыбели помнила.
До сих пор ее лица не могу вспомнить.
Помню ее черные глаза, помню крупные кольца волос, помню
Помню, как отстегиваю от пояса полный кошель и протягиваю ей.
— Спой еще… пожалуйста.
Она мягко отстраняет монеты. А еще помню ее слова:
— Приходи как все уснут. Я буду ждать…
Ни Томми, ни Рене их не слышали. Заворожила…
Ведьмы это могут.
Помню сеновал, крупные звезды над головой, насмешливый влажный шепот:
— Демоненок… не спеши, у нас еще вся ночь впереди…
Я пытаюсь сказать что-то про чешую, но теплая ладошка закрывает мне рот.
— Не думай ни о чем. Я хочу, чтобы ты думал только обо мне.
И у меня плывет в глазах. Кажется, я так полностью и не перекинулся, но ее не смущала ни чешуя, ни клыки, ни горящие алым глаза. Помню ее голову на моем плече.
— Чешуйчатый… забавный.
— Ты не хочешь поехать с нами?
— Нет, государь, у нас разные дороги.
— Ты… меня знаешь?
— Нет. Я просто вижу. Как мать, как бабка… у тебя впереди длинная дорога и меня на ней больше нет. Мне жаль. Но эта ночь — наша.
И волна черных волос опять накрывает мое лицо.
Утром я прихожу в себя уже в комнате. Никто ничего не может сказать о вчерашней певице, да и не надо. Я просто ей благодарен.
Жаль, что наши дороги пересеклись лишь единожды, но судьбе не прикажешь.
Ее ждет дорога, меня — Альтверин. Но сначала — Фрайн.
Маршрут выбирал я — и чего удивительного, что он прошел неподалеку от герцогского замка?
Где-то в дне пути.
Томми смотрел вопросительно, он понимал, что нам нет смысла делать такой крюк, гвардейцы чуть ворчали, но я был неумолим.
Мне хотелось заехать в Фарейн — один из красивейших городов Раденора. Посмотреть… там великолепный храм, между прочим! Я обязан помолиться!
Гвардейцы, кстати, меня поддержали. Рудольф гвардию распустил — и они совершенно отвыкли от марш — бросков. Им хотелось отоспаться и отъесться.
Мне тоже… хотелось.
Так что мы выбрали одну из лучших гостиниц города, удобно устроились, погуляли по улицам, а ночью мне стало очень плохо. Кажется, я заболел. Я чихал, кашлял, сморкался, требовал изничтожить все сквозняки в своих покоях…
Томми послушно выполнял мои капризы. И только он знал, что под утро я выскользнул в окно.
День пути?
Да, если неспешным шагом. А если рваться вперед, загоняя коня — то можно и куда как быстрее обернуться.
Коня я купил у трактирщика за городской стеной, но гнать не стал. Ни к чему.
И к ночи добрался до места.
Хороший замок, старый, рядом с таким много чего водится…
Я даже ночи ждать не стал, нашел местечко поукромнее, начертил прутиком на земле пентаграмму, разрезал себе ладонь — и позвал.
Кого?
А кто отзовется.
Чтобы в таком замке и не было ни одной неупокоенной души?
Так не бывает.
Конечно, душа нашлась. Молоденькой служанки, кою изнасиловал прадед прежнего герцога, а девчонка потом кинулась со стены в ров, когда узнала что ждет ребенка. Про замок она знала все — и с удовольствием мне помогла. В обмен на мое обещание отпустить ее душу.
Да, герцог здесь.
Да, и его семья тоже.
Жена, трое детей, старший женат, двое младших пока еще не пристроены… предложений много, выбор большой.
Я расспросил девчонку, где чьи покои, как куда пройти — и приказал ждать меня. А ночью, вот беда-то, полыхнул замок от подвалов и до крыши. Да быстро так, сильно…
У меня же с материнской стороны дар огня. Вот и полыхнуло.
Почему-то мне было важно, чтобы обидчики моей матери погибли так же, от огня…
Фрайн — седовласый красавец, чем-то похожий на Шартреза, так уж точно. Потому что перед тем, как поджечь замок я навестил его в его покоях, оглушил ненадолго, связал, заткнул рот кляпом и привязал к кровати.
Было ли мне его жалко?
Нет.
У меня перед глазами, как живая, стояла семнадцатилетняя девчонка с белыми волосами, тщетно пытающаяся остановить зажженный не ей огонь. Мама… ее душа сгорела в пламени в ту ночь, двадцать лет назад.