Полуденная буря

Вообще-то пиво – один из любимейших напитков во всех северных королевствах. Ведь это у нас, в Приозерной империи, винограда созревает – ешь не хочу. И едят, и сушат впрок, и сок на вино давят. А здесь винная ягода считается изысканным и дорогим лакомством. Так же, как и вино, все больше привозное, да за головоломную цену. Не всякому барону или талуну по карману. Зато ячменя сколько хочешь вырастает. Почему бы пиво не варить?

Правда, в Повесье еще делают пшеничное вино. Или белое, как веселины его называют. От вина этот напиток так же далек, как император Луций, да живет он вечно, от забот старателей с прииска Красная Лошадь. Крепкий такой, что горло обжигает. Толком описать, как его готовят, не могу, потому что сам не знаю. Слышал, сбраживают пшеничные зерна, мед и дрожжи в бадье. После греют, а испаряющееся вино собирают на стенках котла с холодной водой или льдом. Чтоб не воняло пшеничное вино, очищают березовыми углями. Иногда настаивают на рябине или терне. Я пробовал его дважды. И оба раза, когда перемерз в холмах. Согревает быстро и надежно, не спорю, но голова наутро болит – не приведи Сущий. Не мой напиток – так для себя решил после.

Настоящего вина я не пробовал уже больше десяти лет. А вот пиво считал и считаю вкусным и полезным. Если не перебарщивать. Как писал великий мыслитель древности Сульпесиан, неумеренность всегда во вред здоровью.

Сейчас Росава – хозяйка харчевни, та самая красавица-молодка – выставила на стол замечательное пиво. Темное, в меру густое, в меру горьковатое. Язык покалывает, а проглотишь – ощущение сладости. И вообще после долгого путешествия нравилось мне на постоялом дворе все больше и больше. Даже странно, что посетителями хозяева не избалованы. Впрочем, из услышанного краем уха разговора между бабкой Кириллой и Росавой – редкое имя для Ард’э’Клуэна, как-то ближе к веселинским прозваниям – я понял, что хозяйка не так давно овдовела, где-то в начале яблочника. Может, у арданов какое суеверие связано с харчевней, хозяин которой помер. Ну, там удачу отваживает или еще что?

Бабка, как и договаривались, отвела нас наверх, в комнаты. Вещи мы сгрузили, проверили крепость запоров на ставнях и отправились в особую, банную залу. Понятно дело, мужчины отдельно, женщины отдельно. Вместе, я слыхал, только дикари из Великой Топи делают.

Парнишка Бышок – оказывается, сын хозяйки, да уродился малость слабоумным – натаскал воды, нагрел, разлил по низким и широким кадушкам. На лавке приготовил пять пучков мыльного корня...

Корень тот добывают от разных трав. У нас, на побережье Озера, это мыльнянка – невысокая травка с розоватыми цветками. В Восточной марке и в ард’э’клуэнском королевстве ее зовут зорькой за то, что распускаются цветы на рассвете. Но здесь трава повыше и стебель узловатый, как нога у тарантула. А на Севере, за Аен Махой, мылятся корни качима, чьи листья острые и колючие, что твой репейник. Если мыльный корень размочалить хорошенько, он дает обильную пену, которая здорово помогает грязь и жир как отстирывать, так и с тела убирать.

Кому бы рассказать, какое блаженство в горячей воде посидеть, пот засохший отскоблить, вымыть мусор из головы да из бороды. Эх, еще б цирюльника найти – подрезать лохмы! Но то уже мечта из несбыточных. Разве что в Фан-Белле, если сподобимся в стольный град заскочить. А лучше, конечно, стороной его обойти. Стрижка стрижкой, а попасться на глаза конным егерям мне особо не улыбается.

Сотник все-таки не утерпел. Попросил у Кириллы нож поострее. Поточил его еще. Потрогал пальцем лезвие и удовлетворенно хмыкнул. А потом всю бороду взял да и срезал. И щеки до блеска выбрил. Оставил щеточку усов над верхней губой. Таким я его помню по первой встрече на Красной Лошади. Тогда он явился в разгар суматохи, вызванной падением моего соседа-пьяницы Пегаша в собственный шурф. Это было больше года тому назад, и, кажется мне, седины на его висках было меньше. И, само собой, оба глаза еще целы... Помочь Глану с его бедой не смог ни я, ни фир-болг. Нет, жар, боль и нагноение мы убрали, но глаз спасти не удалось. Побрившись, он повязал через левую глазницу белый, чисто отстиранный полотняный лоскуток.

Я не стал следовать примеру пригорянина. Слишком свыкся с бородой за долгие годы, проведенные на прииске. Немножко обрезал, чтобы на грудь не падала, как у веселина какого-нибудь. И усы подровнял, чтоб в рот не лезли. С ними, когда чересчур отрастают, одна беда. Какую еду в рот ни несешь, частица на усах задерживается.

После купания вышли мы в обеденную залу. Жаль, чистых рубах не нашлось. Что поделаешь, вот такие мы путешественники. Скорее, беженцы. Ощущение на вымытом теле заскорузлой рубахи немножко портило настроение, но – где наша не пропадала? Переживем. Худшее переживали.