Полуденные экспедиции

Изредка кто-нибудь останавливался перевести дыхание, глотнуть воды из баклаги и снова карабкался наверх, помогая себе опираться винтовкой. Сдвинутый камень катился, подпрыгивая с глухим шумом, и исчезал в ущелье, не будучи в состоянии остановиться на этой сорокапятиградусной крутизне. Можно было подумать, что дело идет о спасении жизни этих людей, так торопились они подняться, следуя за своим начальником, который, запыхавшись, облитый потом, едва дыша, с раздувающимися ноздрями, шел безостановочно, прыгая с камня на камень, цепляясь руками там, где было нельзя надеяться только на силу мускулов ног…

Что за смысл был, спросит читатель, этого стремительного подъема?

Очень простой. Стоило только остановиться на этом крутом подъеме на несколько минут, и силы оставили бы солдат; дрожавшие ноги потребовали бы очень продолжительного отдыха для возобновления этого подъема. Вероятно, каждому случалось, пройдя большое расстояние или долго занимаясь гимнастикой, по окончании движения почувствовать усталость в сильной степени, усталость, которая не замечалась почти совсем во время этого движения; все работавшие мускулы как бы налиты свинцом, в висках стучит, сердце хочет выскочить из груди, и снова приняться за ходьбу или гимнастику уже очень трудно после кратковременного покоя; или не надо отдыхать совсем или же только передохнуть, не позволяя своим мускулам и двух минут пробыть в бездействии… Достигли цели — отдыхайте вволю лежа на спине, подняв ноги кверху. Полчаса такого отдыха, глоток спирта или крепкого какого-нибудь напитка — и снова вперед! Вот лучшее правило в походе. Пишущему эти строки пришлось видеть, во время возвращения после рекогносцировки Геок-Тепе, 8 июля 1880 года, когда был сделан суточный переход в 42 версты по степи, по лодыжку в песке, без воды, при жаре более 45 градусов, людей, которые, споткнувшись, падали и, позволив пролежать себе несколько минут для отдыха, впадали в тяжелый сон вроде летаргического, и двигаться далее уже не могли! Преодолей же себя этот же самый индивидуум, подымись и иди дальше, и он мог бы пройти еще версты четыре, отделявшие его от ночлега. Я это говорю по собственному опыту. Малейшая потеря самообладания, желание предаться неге отдыха на пять минут и — баста! — мускулы отказываются служить, к ногам привязаны пудовые гири, и вся сила вашей воли не подымет вас!

Александр Иванович, как сделавший уже четыре похода, хорошо знал это, да и солдатики уже по опыту не раз чувствовали, что остановка вредно отзывается на их ногах: «Сейчас, это, человек распарится и размякнет…» Поэтому не удивляйтесь, читатель, что охотники чуть ни рысью бежали на гору, а проклятая вершина была еще далеко, но уже три четверти пути было пройдено, когда одно обстоятельство показало, что случайно избранная охотниками дорога не ведет их по ложному следу: казак Фома вдруг нагнулся и поднял с земли кусок кожи, имевший вид грубой подошвы, и немедленно сообщил о своем открытии Александру Ивановичу, который, равно как и все охотники, признал в этом куске кожи подошву от одной из туркменских чувяк. Странное дело! А между тем эта пустяшная с виду подошва, валявшаяся на горе, чрезвычайно подняла дух охотников; значит, текинцы действительно проходили здесь, значит, есть вероятность нагнать их, значит, будет дело — так рассуждал каждый из солдатиков и с новой энергией лез на эту проклятую гору, стремясь поскорее дорваться до этих «черномазых трухмён!».

— Еще немного, самую малость, ребята, понатужься, — говорит фельдфебель, по красному полному лицу которого струился пот, поминутно вытиравшийся рукавом рваного сюртука, — один пустяк остался, а там спущаться легко!

— А ведь он, ребята, теперича уж начал свою амуницию терять, еще нас не видамши, что же с ним будет, как мы «ура» гаркнем? — говорил солдатик-самурец, напоминая о найденной подошве.

Послышался искренний, веселый хохот в ответ на этот вопрос, и начались разные, очень нелестные предположения о дальнейшем поведении «его», то есть неприятеля. Эта странная особенность выражения солдат замечена, вероятно, не одним мною; солдат почти никогда не скажет: текинцы стреляют, неприятель идет и т. д., нет, он обязательно употребит местоимение третьего лица единственного числа!

Но вот подъем и кончился…

— Ну, ребята, ложись и задирай ноги! — гаркнул Александр Иванович, сам опускаясь на землю и подавая пример к исполнению отданного приказания. Бедный барон совсем без сил плюхнулся на землю, призывая на немецком диалекте проклятие небес на всю Ахал-Теке с ее природой, климатом и жителями…

— Ну и подъем, — проговорил гардемарин, прося барона жестом передать флягу со спиртом, в которой последний пытался найти утешение за испытанные при восхождении муки. — Я соглашусь десять раз на любом корвете пробежать через салинг, чем еще раз подняться на эту чертову гору! До сих пор жжет в груди, а сердце выскочить хочет!

— Да это не от спирта ли? — промолвил Александр Иванович.