Полуденные экспедиции

А перед Охотничьей Калой действительно рвали друг друга на части в ожесточенном рукопашном бою… Под самой стеной Охотничьей Калы сотни голосов заревели: «Ура! Ура! Магомет!»

Гардемарин невольно отшатнулся… Рука машинально выхватила из кобуры револьвер, курок щелкнул… Нервная дрожь пробежала по телу… Стрельба на мгновение замолкла… Вдруг у переднего входа послышались нечеловеческие крики и шум… Гардемарин и человек десять солдат бросились туда и увидели толпу, в паническом страхе толкающуюся у входа… Какой-то солдатик в припадке безумного страха вырвался из этой давки, сбил с ног одного из солдат, старавшихся удержать эту толпу, ничего не видя от ужаса наскочил на угол стены, упал и снова поднялся и, спотыкаясь, помчался по Охотничьей Кале что-то крича… В узком проходе масса народу давила друг друга… Чей-то голос, озлобленный, бешеный, ревел:

— Что вы делаете, мерзавцы!.. Трусы!.. Назад, назад…

Слышались страшные удары не то нагайкой, не то шашкой плашмя…

— Бей их прикладами, — крикнул гардемарин окружавшим его охотникам, старавшимся остановить эту толпу, рвавшуюся назад в Калу…

Человек двадцать проскочило еще, а затем начали уже по три, по четыре появляться у входа, но тут встречали их или штык охотников, или дуло револьвера молодого моряка, ставшего в проходе…

Показалась какая-то фигура, страшно ругавшаяся и хромавшая, — моряк по голосу узнал подпоручика Гринева, сапера.

— Ты откуда, что с тобой?

— Эти мерзавцы рабочие бросились бежать, сбили меня с ног, я попал в ручей, и они перебежали через меня… Паника страшная. — С этими словами подпоручик снова вернулся назад — в это море оружейного огня… На левом фланге, шагах в восьмистах от Охотничьей Калы, раздавался залп за залпом…

— Ох, ох… — крикнул кто-то над ухом моряка, и мимо него промчался, отчаянно махая правой рукой, его приятель Абадзиев, ординарец Михаила Дмитриевича Скобелева.

Два осетина подхватили молодого прапорщика под руки и повели к перевязочному пункту.

Моряк пошел туда же… У него начинала кружиться голова от этой страшной трескотни в атмосфере, пропитанной пороховым дымом…

В углу, между стенами, сидел на носилках, без сюртука, Абадзиев, мертвенно-бледный; правая рука истекала кровью, лившейся из двух отверстий… В правой стороне груди — маленькая черная дырочка, и под левой ключицей такая же… Пуля раздробила ему правую руку и пробила грудь… Его окружали осетины из конвоя генерала, его соотечественники… По этим черным, зверским, бородатым физиономиям катились слезы. Один схватил бутылку вина и вместо воды вылил ему на голову… Другой, желая поддержать, опрокинул ящик с хирургическими инструментами… Абадзиев — их любимец, и вдруг смертельно ранили… Так, по крайней мере, все думали…

Пули жужжали и в этом уголке… Одна разбила фонарь… Другая шлепнулась в спину санитара, глухо вскрикнувшего и свалившегося ничком… Доктора с поразительным хладнокровием перевязывали раненых…

— Что тащишь сюда мертвых? — с нетерпением крикнул одному из санитаров молодой доктор, указывая на убитого в лоб солдата, принесенного на носилках…

— Да он еще хрипел, ваше благородие, как мы его несли, — возразил солдатик-санитар, — значит, теперь только скончался…

— Ну, убирай его, не загораживай дороги…

Приторный запах крови смешивался с пороховым…

Гардемарин остановился над носилками, с которых слышалось удушливое храпение…

Лежал на них унтер-офицер Ширванского полка… Лицо потемнело, глаза закатились, левая рука прижата к горлу, и из-под пальцев сочилась кровь, казавшаяся в этом полумраке совсем черной… Правая рука царапала кожу носилок.

Моряк отошел в сторону и начал прислушиваться к шуму утихавшей свалки… Крики доносились уже из крепости, вылазка была отбита… С нашей стороны гремели непрерывные залпы… Ракеты освещали Калу и, оставляя во мраке длинную красную полосу, то ударяли в ров, то летели по стене… Воздух был наполнен криками, стонами, ревом верблюдов и ишаков, пронзительным детским плачем…

— Генерал идет, — послышалось сзади моряка, и в нескольких шагах от него показалась стройная фигура Михаила Дмитриевича, одетого в коротенький белый полушубок… С ним шел начальник штаба Гродеков и два ординарца…

Генерал прошел в арку и направился во вновь возведенный редут, в котором обкладывали бруствер мешками.

— Здорово, ребята! — донесся голос генерала в Калу.

Как на учении отчетливо грянуло:

— Здравия желаем ваше превосходительство!

Умолкнувшие было текинцы тоже приветствовали приход генерала тучей пуль, защелкавших в стену Калы…

— Прапорщик Ушаков! Дайте мне знак отличия военного ордена, я хочу наградить наиболее отличившегося… Ребята, кому вы присуждаете крест?

После нескольких секунд молчания послышались голоса:

— Крупенкову, ваше превосходительство… Крупенков больше всех заслужил… Он двоих заколол… Рука порублена, и с нами остался… Крупенкову следует…

Вытолкнули вперед Крупенкова, которому генерал и навесил крест, приказав идти на перевязочный пункт, так как у бравого солдатика сильно было разрублено левое плечо и недосчитывалось что-то трех пальцев на той же руке…