Полуденные врата

Раздался щелчок – это Джеки сложила подзорную трубу.

– Ну и манера выражаться!

Итак, мы удалялись от Бали и шли между островами Мадура и Ява, как и планировали, но внезапно повернули назад и пошли на запад вокруг мыса Пангках, вдоль побережья, время от времени то направляя шхуну к берегу, то резко меняя галс и выходя в открытое море, всегда неожиданно, чтобы сбить со следа преследующие нас паруса. Не раз мы теряли их из виду, но не проходило и часа, как они неизменно снова появлялись на горизонте. Ночью паруса поблескивали в свете тропической луны, а мы пытались потерять их в бесконечных океанах Спирали, в волнах не знающего границ тумана, который бился о берега бессчетных реальностей; но с рассветом мы снова видели пиратские паруса, часто они приближались, но с этим мы ничего поделать не могли, они стремительно неслись у нас в кильватере, напоминая светлые плавники акул.

В конце концов мы увидели мыс острова Бантенан и мыс Мерак, обогнули их, как лиса, загоняемая в нору, и прошли мимо зеленых холмистых берегов в Селат-Сунда. Пройдя между Суматрой и Явой, мы вышли в безбрежные просторы Индийского океана. На Спирали ветер был такой же, как в Сердцевине, он дул навстречу, и нам приходилось медленно лавировать, чтобы выбрать наилучший курс, и мы то и дело попадали на опасные мелководья и проходили между острыми выступами скал. Какое-то время казалось, что белые паруса окончательно потеряли нас. Но когда наступал следующий рассвет, их верхушки, ставшие красными, словно кровавые наконечники смертоносных стрел, снова маячили на горизонте, и, увидев их, наши матросы громко чертыхались. Потом Батанг Сен воспользовался последним имевшимся в его распоряжении козырем – размерами нашей океанской шхуны. Мы вырвались из проливов, оставив их за кормой, и ушли далеко на юго-запад, прочь от берега, в открытые воды. Мы надеялись, что если на преследующих нас судах большие экипажи, то у них могут возникнуть трудности с продовольствием или иссякнет желание нас преследовать. Но пираты упорно шли за нами, и скоро мы заметили, что они приближаются, медленно, но неуклонно догоняют нас, постоянно оставаясь в поле нашего зрения, если не считать серых сумерек, когда видимость ухудшалась, да рассветов. И с каждым днем мы удалялись от цели нашего плавания.

Шимп, казалось, ощущал это особенно остро. Он редко появлялся за столом, а иногда даже забывал съесть и выпить то, что приносили ему в каюту. Время от времени он там и скрывался, но большей частью проводил время сидя, скрестив ноги на своем любимом месте на корме, мрачно, созерцая собственные ступни или ещё что-нибудь столь же интересное, например палубные швы. Иногда он поднимал голову и поглядывал на солнце, а по ночам долго всматривался в звезды, и на его лице была невыразимая тоска. Мы слышали, как он, когда ему становится особенно тошно, напевает себе под нос какие-то странные песни, а если он не пел, то был молчалив, углублен в себя и угрюм.

На второй вечер во время обеда я осмелился самолично принести ему поднос с едой. Он поблагодарил меня, как положено, но охоты общаться не выразил.

– Слушай, – попробовал я подбодрить его, – что тебя терзает? Эти пираты остались далеко позади, стоит ли расстраиваться? Я понимаю, тебе не терпится попасть домой, но днем раньше, днем позже – какая разница…