Полуденный бес

Получив административную должность в ЦДЛ, Михаил Светлый вполне оправдал свою настоящую фамилию. Он умело и с подозрительной опытностью стравливал писателей «левого» и «правого» лагерей, «евреев» и «русопятов», как он их называл. Публичные дискуссии заканчивались вызовом милиции, так что в конце концов начальник Центрального РОВД отдал приказ заранее посылать на эти дискуссии усиленные милицейские наряды. И – недаром! Однажды на собрание радикально «левой» писательской группы, выступавшей за исключение из Союза писателей всех, кто против демократии, явилась банда коротко стриженных молодых людей в черных рубашках с монголоидными лицами. Из всего русского лексикона эти ребята твердо помнили только одно слово «жиды», но и его почему-то ужасно не любили. Бить этих самых «жидов», столь удачно собравшихся в одно время и в одном месте, и пришли молодые «монголы».

По иронии судьбы, в завязавшейся потасовке больше всех пострадал Еремей Кудряшечкин, недавно приехавший из Вологодской области покорять московский Парнас и явившийся на собрание из чистого любопытства. Опять-таки по иронии судьбы, вместе с «монголами» милиция арестовала молодого критика Иосифа Бермана, пытавшегося объяснить капитану милиции, что это не просто очередной писательский скандал, но серьезное политическое дело. К несчастью, именно этим утром из всего своего гардероба Берман выбрал черную водолазку, на которую и обратил внимание бдительный капитан, совсем не слушавший возбужденного юношу, требовавшего немедленной очистки Москвы от антисемитов. Когда Бермана втолкнули в воронок к «монголам», те радостно заржали, стали наперебой повторять единственное известное им русское слово, потирать кулаки и засучивать рукава. Находившегося в полуобморочном состоянии критика в последнюю секунду выдернул из воронка Гапон.

Он был уверен, что после этого случая его уволят. Но дело обернулось таким грандиозным публичным скандалом, что директор ЦДЛ решил не рисковать и на всякий случай одновременно вынес молодому администратору и выговор, и благодарность, впрочем, не оповестив его ни о том, ни о другом.

Но сейчас Гапон понимал, что прокололся стопроцентно. Он сидел в заднем ряду Малого зала, обхватив голову руками и тупо уставившись в пол. Какая уж теперь должность! В лучшем случае – выпрут из столицы!

О-о!

Прощай, бесслезная Москва, здравствуй родной Конотоп, знакомый до слез, до детских припухших желез, будь ты неладен!

Вторым человеком, не смотревшим на Недошивина, но что-то быстро писавшим в блокнот, был Арнольд Кнорре, молодой и очень перспективный адвокат, раскрутивший шумное «кремлевское дело» о тайных счетах КПСС в зарубежных банках. Непонятно было, откуда он узнал об этой пресс-конференции. Первое условие Недошивина, которое он поставил Мише Гапону, – оповестить журналистов за два часа до начала собрания, а до этого часа икс молчать о готовящемся собрании, как рыба.

Глядя на притихших журналистов, Недошивин заметил Гапона.

– Не волнуйтесь, Михаил Яковлевич! – крикнул он через журналистские головы. – Господа, я забыл вам сказать, что администратор клуба Михаил Гапон оказался причастен к пресс-конференции под моим давлением.

Но Гапон журналистов не интересовал.

– На каком основании мы должны вам верить? – крикнул корреспондент «Московского комсомольца». – В свете неудавшегося государственного переворота ваше заявление пахнет попыткой реванша. С кем вы, полковник Недошивин?

– Вы хотите сказать, что я сделал заявление, чтобы опорочить Палисадова?

– Именно это я хотел сказать! В вашей истории нет реализма. Это, извините, не заявление, а сентиментальный роман. Может быть, это розыгрыш? Сегодня не 1 апреля!

– Понимайте как хотите, – весело отвечал Недошивин. – Роман так роман. Где же еще рассказывать романы, как не в Доме литераторов? Предлагаю заголовок для статьи: «Романист в штатском».

Недошивин шутил, но глаза его были серьезны. Цепким взглядом он искал в группе корреспондентов того, кто задаст ему главный вопрос.

Микрофон схватила молодая сотрудница «Независимой газеты» Анастасия Подъяблонская.

– Что вы чувствовали после убийства Елизаветы Половинкиной? – сурово поджав губы, спросила она.

Недошивин просиял. Он ждал этого вопроса и смотрел на Подъяблонскую с нескрываемой благодарностью.

– Прекрасный вопрос! – воскликнул он. – Вот что значит женская интуиция! В самом деле, господа, в этой истории психологии больше, чем политики. В конце концов, Палисадов в этой истории всего лишь жертва. Итак, сударыня, что должен чувствовать убийца матери своего сына? Прежде всего – растерянность. Но сегодня я ни о чем не жалею. Джон, а вернее, Иван Недошивин с этого дня является моим законным сыном. Кстати, документы на отцовство есть, они хранятся в надежном месте и будут предъявлены при первой необходимости. Заявляю также, что гражданин СССР Иван Платонович Недошивин, 1967 года рождения, крещен в православной вере, о чем также существует церковная справка. Буду признателен, господа, если вы отметите это в своих статьях. Если угодно, прошу вас об этом!