Полудержавный властелин

Вперед, на оторопевших и сильно поредевших мурманов ломанулись все, от государева стольника до до крестьян и монахов. Даже отче Пахомий, словоплет и гимнограф, мчался впереди со здоровенным ослопом в руках…

Мурмане в малом числе сбились в кучу, огородились щитами и ощетинились копьями. Над кучей возвышалась башка рыжебородого.

— Сдавайся! — успел прокричать Головня и даже услышал ответ:

— Най!!!

Ну най так най, Илюха махнул Акиму, тот вскинул лук…

А когда добили тех, кто сопротивлялся и повязали тех, кто не мог, Илюха со стоном отправился в келью игумена, писать отчет.

…Приидоша свея да мурмане на Двину на Андреевскую обитель с ратью. Волость повоевали и пограбили и пожгли, а иных в полон увели. Но Господь Всемилостивый твоих, княже, людишек укрепил и дал одоление на супостата. И тех разбойных людей твоим государевым велением иных посекли, иных попленили, воевод свейских Ивора и Гота и Олафа убили, и никоий не убег, а полон отбили.

Яко отче Пахомий сказывает библейскими словесы, аще кто в пленение ведет, в пленение пойдет, аще кто мечом убиет, тому от меча убиену быти.

Глава 22 Карфаген, Карт-Хадашт, Новый Город

Мужики в парящих на холоде рубахах на минуту бросили подновлять ров и разогнулись, с сомнением глядя на приближающуюся вереницу:

— Никак князь-Дмитрий с ближниками?

— Вроде он… а вроде и не он…

— Бают, должен приехать.

— Эй, там! — прикрикнул десятник. — Неча ворон считать, работай!

Мужики поплевали на ладони и снова принялись за дело.

Второй триумфальный въезд Великого Покорителя Запада и Усмирителя Ляхов никакой торжественности и не имел вовсе: просто прискакала небольшая кавалькада одетых в нечто вроде бекеш и ботфортов всадников. Ну, еще в фирменные шемякинские башлыки.

Вот, собственно, и все, даже отче Ипатий обошелся без демаршей — притопал в терем, обнялся с Волком и два стервеца тут же отправились гудеть в новую Козелину корчму, я только рукой махнул.

Трофеи растеклись по скрыням и кладовым заранее, преогромными пушками москвичей уже не удивить, пикейщики и пищальники и у самих уже есть, тем более, что воеводы увели их на север — в Торопец, Тверь, Бежецкий Верх, Устюжну, Белозерск — обкладывать Новгород.

— А поворотись-ка, брат! Экой ты смешной какой! Что это на вас за татарские кожухи? Этак все ходят в Польше?

Вот и вся церемония встречи — обнялись на красном крыльце, охлопали друг друга по спинам да и повел я братца средь полуразобранных хором в нетронутую пока перестройкой часть терема. У нас нынче сплошной разор, прямо как ремонт — закончить нельзя, можно только прекратить. В Кремле вообще всегда хоть что-нибудь да строится, но вот чтобы так, с таким размахом… дым, шум, плотники-каменщики, крики, телеги с камнем и кирпичом, скрип лебедок и тачек… Да, тачек — их широкое использование заметно ускоряло процесс.

Ничего, разобрались, кого из гостей куда — московские бояре приняли на постой коллег, а вернувшиеся наши разбежались по своим подворьям. По хорошему, нужно бы сразу выступить вслед войску, но протокол требовал устроить пир по случаю возвращения великого князя и соправителя.

В повалушу вестернизированная часть Диминой свиты явилась в необычных одеждах, чем даже затмила похвальбу военными подвигами.

— Кожуха эти рекомы торлопами, на меху или подбиты бумагой, — обстоятельно объяснял князь Трубчевский. — По зиме куда как удобно для конного.

— А что у тебя охабень двухцветный? — пытал молодого Чарторыйского Патрикеев-старший. — Не в обиду, но у нас так скоморохи ходят.

— По цветам герба! — вспыхнул Александр. — Мы Гедиминовичи, имеем право на герб «Погоня»!

— Так я тоже могу на щите хоть «Погоню» твою, хоть «Колюмны» нарисовать, — хохотнул Патрикеев.

Чарторыйский хотел ответить какой-нибудь колкостью и даже открыл для этой цели рот, но сообразил, что Патрикеевы тоже Гедиминовичи, причем из ветви постарше, а сам Юрий к тому же еще и на поколение ближе к основателю династии.

Потому он просто пожал плечами и уткнулся в кубок.

— Кабаты эти, — шепнул мне Дима, — вроде кафтанов, только воротник стоячий, да мода в гербовые цвета делать.

— Как эти, как их, пёссы?

— Котты, темнота! Ты с шоссами перепутал.

— Да какая, нахрен, разница. Не пойдет у нас, верно Патрикеев сказал — за скоморошество примут.

— Ну да. Но запретить не могу, пусть сами обожгутся. Вон, шапероны не запрещал — так уже никто не носит, наши башлыки удобнее. И дурацкие эти ботинки остроносые тоже, в них в стремени путаешься. Вместо них ботфортов наделали, отличная вещь.