Полудевы

Максим один шел пешком… Гектор затерялся в толпе, и он не стал искать его. Ему приятно было остаться наедине со своим счастьем. Он шел, сам не зная куда, по улицам города, на которых стоял шум от разъезда публики из театров, и этот шум становился меньше и глуше по мере того, как Максим углублялся в пустынные кварталы левого берега. Когда он вернулся в отель, довольно поздно, он против обыкновения, не зашел поцеловать спящую Жанну.

Все прошедшее было отнесено на задний план волнами настоящего. Когда Максим остался один в своей холодной, неприветливой комнате «миссионерского» отеля, он кинулся в кресло и вслух проговорил слова, передававшие состояние его души:

– Ах! Когда любишь женщину так, как я люблю эту, надо было бы знать ее ребенком, совсем ребенком, и из года в год воспитывать ее как сестру!

Глава 4

Редкие из домов на бульваре Haussmarm, между avenue Pereier и улицей де Корсель, не имеют двух выходов для хозяйственных потребностей квартирантов на тихую улицу Baume. Квартиры, в домах этой улицы заключают в себе одно редкое для Парижа преимущество: их окна выходят в сад, принадлежащий отелю «Де Сегюр», роскошные поляны которого оканчиваются в нескольких шагах от улицы де Корсель. Этот царственный сад, на который давно уже покушаются разные инвесторы общественных зданий, весною населяется соловьями, как деревенский помещичий парк; зимой высокие деревья, часто покрытые инеем, точно обернутые ватой, скрывают своими ветвями, оголенными от листьев, дома соседней улицы La Boetie и заставляют совершенно забывать о близости шумной и деловой части Парижа – квартала Сен-Оноре.

Жюльен Сюберсо уже четыре года занимал квартиру в этой удачно расположенной местности. Помещение его находилось в небольшом особнячке, вероятно оно было приспособлено для холостой квартиры какого-нибудь аристократического сынка, имело свою лестницу и удобный отдельный выход на улицу Бом. Этот особнячок всегда отдавался отдельно, так как большой главный дом мог обходиться без него.

Когда Жюльен в первый раз приехал в Париж, в восемьдесят пятом году, из своей родной провинции из городка департамента Оды, он занимал должность секретаря мистера Аскена, богатого владельца виноградников в окрестностях Лиму, избранного депутатом от своей провинции. Жюльен, двадцати одного года от роду, был последним мужским потомком одной из самых древнейших фамилий в его стране. Он знал цену своей красоте и своим способностям и страдал от недостатка средств. Решившись заранее на всякие сделки, вооружившись гордостью, не допускающей чужого суда, он вступил в Париж подобно этим чудным химерическим Бальзаковским героям, которые объявляли городу: «Ты будешь мой!».

Но с тех пор много утекло воды: прошли времена Tiller Rubempre. Париж уже больше не составляет феодальной жертвы, которую могут поделить между собой смелые авантюристы; теперь это раздробленное на тысячу частиц поле, где каждый демократ ищет утоления голода. Растиньяку теперь имя легион; совесть уже не терзает никого, и если фортуна изливает свои блага на одного, это значит, что обиженный ею не был достоин ее. Притом Жюльен, действительно красивый, обольстительный, был только наполовину Растиньяком: он сам слишком любил женщин. Непреодолимые страстные влечения парализовали в нем его победные проекты. До встречи с Мод он был просто очень изящным южанином, который нравился женщинам. Он вел довольно широкий образ жизни, благодаря удаче в картах и щедрости Аскена, который снисходительно относился к нему, так как депутат, несмотря на свои шестьдесят лет, все еще жуировал, и конечно, скрывал свои похождения от своих католических избирателей департамента Оды. И квартира на улице Бом (шла нанята и оплачиваема Аскеном на имя его секретаря, который жил в ней с обязательством от времени до времени предоставлять ее в распоряжение депутата. Жюльена де Сюберсо представлял Руврам Поль Ле Тессье, бывший, в то время, еще депутатом Шорша, а впоследствии сделавшегося сенатором. Он знал де Рувра по баккара и ужинам в обществе девиц. Господин де Рувр, высокого роста господин, с седыми баками, прекрасными манерами, считался богатым человеком, не ведавшим, однако, насколько истощилось приданое его жены, Эльвиры Гернандец, благодаря его игре и женщинам, с тех пор, как он со своей семьей переселился в Париж. Когда Жюльен сказал себе: «я женюсь на Мод», он еще думал, что действует согласно своей программе обогащения и победы, а на самом деле Мод сразу покорила это слабое сердце авантюриста.