Полудевы

Итак, до свидания. С этой минуты думайте обо мне так, как этого желала бы я, то есть с уважением и доверием. От всего сердца целую хорошенькую Жаннету, я так люблю в ней то, что меня восхищает в вас, все привитое ей вами.

Мод».

«Везери, март 1893 года.

Это решено, моя дорогая мама, послезавтра мы выезжаем в Париж. Максим все привел в порядок, мой чемодан уже готов, так я тороплюсь уехать и поцеловать вас. Мне кажется, что я целую вечность не видалась с вами. Представьте себе, что я, беспрестанно думая о вас, не могу ясно припомнить ваше лицо, а если и удастся, то оно мгновенно исчезает, и я не могу, когда захочу, восстановить его в памяти. Это очень огорчает меня и заставляет плакать, дорогая мама!

Какое ужасное время я прожила здесь! Я не хотела говорить, чтоб не огорчать вас, но мне было так грустно, так грустно. Максим очень изменился, как будто разлюбил меня; он мало говорит со мной, а когда я говорю ему что-нибудь, то вижу, что он не слушает. Иногда он сажает меня на колени и крепко целует, до боли, но это все-таки не прежняя его любовь. Теперь он уж не меня, а красавицу Мод любит больше всего на свете. Но почему он не говорит нам этого? Я так хотела бы полюбить и ее, если она любит брата и сделает его счастливым. А между тем, мама, я боюсь ее: она слишком хороша, и слишком хорошо говорит; около нее мне всегда стыдно за свою глупость. Впрочем, я только и могу говорить с Максимом и с вами. А теперь я и перед Максимом робею.

Кажется, 3-го апреля мы будем на большом балу у Рувров. Как я буду скучать! Вы знаете, танцевать я очень люблю, но ведь надо будет также и разговаривать с кавалерами; а я совсем не знаю, что отвечать этим молодым парижанам, когда они со мной разговаривают.

У нас ничего нового не произошло с моего последнего письма. Погода была ясная и теплая, точно летом. Ах, да, вот новость, у Матильды Сорбье, служанки Круассе, которая четыре месяца тому назад вышла за Жозефа Лепору, родился прехорошенький мальчик. Она очень рада, что он явился на свет так скоро; вероятно, это что-нибудь вроде чуда иметь ребенка так рано. Его крестили во вторник в часовне Девы Марии.

До скорого свидания, любимая мама. Ваша маленькая Жанна почтительно и нежно целует вас и очень счастлива скоро увидаться с вами».

Глава 7

Оркестр, помещенный на открытой сцене, в глубине роскошно убранного иллюминованными электричеством экзотическими растениями холла, оканчивал симфонию «Си минор» Бородина. Задолго до полуночи на золотушных, утомленных лицах дам, тесно сидевших в первых рядах, появилось выражение скуки, навиваемой светскими концертами; они изображали собою жертв, принужденных прикидываться внимательными, и в достаточной степени восхищенными; то же выражение тоски замечалось и на лицах мужчин, стоявших у стен или безмолвно прохаживавшихся по коридорам. Некоторые из приглашенных, неисправимые курильщики, или парочки, не боявшиеся осуждения, разбрелись по залам, двери которых оставались широко открытыми, и где, еще можно было найти немного свежего воздуха и не такое основательное освещение.

На канапе в маленьком салоне, служившем будуаром Мод де Рувр, где у неё была ее собственная библиотека, рояль и английский письменный стол красного дерева, полулежал Летранж. Он беспрестанно пощипывал свою белокурую бороду и при каждом шорохе возбужденно оглядывался на отворенную в большой зал дверь, как будто ожидая кого.

– Наконец-то вы! – воскликнул он, увидев Жакелин де Рувр. – Я уж начал приходить в отчаяние. Сегодня вы созданы для поцелуев, и я готов поглотить вас, – прибавил он, окидывая взглядом молодую девушку; та, полушутя, полусерьезно, приподняла кончиками пальцев платье из белого тюля, как танцовщица, танцующая менуэт, и сделала ему глубокий реверанс.

Он осмотрелся и, убедившись, что они одни, обнял ее за талию и хотел поцеловать в затылок, украшенный завитками рыжих волос, но она быстрым движением выскользнула из его рук и, как шустрая птичка, спряталась позади рояля. Стоя, держа одну ногу на педали-сурдинке, она скользила рукой по клавишам, беря легкие арпеджио и так ловко и грациозно склоняясь, что из-под корсажа с очень маленькой выемкой видна была ее грудь.

– Жакелин! – прошептал Летранж.

– Жакелин более не существует, мой милый, – возразила она, садясь за рояль, готовая обороняться против новой атаки. Я не позволю более целовать меня ни в шею, ни в щеку, ни руки, одним словом, ничего. Сегодня мой первый вечер в длинном платье… я – дама.

И для того, вероятно, чтобы лучше показать, что платье ее действительно длинное, она так быстро перекинула ноги одна на другую, что выставила всю правую икру. Летранж, стоя около неё, кусал себе губы.

– Однако, если мне поцелуют руку… – сказала она, проворно сдернула левую перчатку и поднесла руку к губам Летранжа.

Он начал с кончиков ее пальцев и постепенно, смакуя, дошел до плеча… Жакелина, полузакрыв глаза, с полуоткрытым ртом, не отнимала руки, а потом сразу отдернула ее, когда усы его коснулись складки подмышек.