Полудевы

– Видите, – говорил он, – какие бесчеловечные отношения в парижском свете. Мы, например, встретились с вами сегодня; случилось так, что дружески беседовали; я могу на минуту вообразить, что вы принадлежите мне одному, я угадываю в вас, такой хорошенькой и умненькой, прелестное нужное создание, которым вы будете со временем, и что же? Мы расстаемся с тем, чтобы, может быть, никогда не увидаться… И другой будет обладать этим сокровищем; эти чудные глаза будут светиться для другого; он будет целовать ваш лоб, ваши губы и обладать вами всецело…

– Monsieur… – прошептала Жанна.

Она чувствовала на себе пристальный похотливый взгляд Летранжа. Она едва держалась, чтоб не упасть в обморок, а он продолжал, сам опьяненный, попавшихся в свои собственные сети.

– Конечно, я не буду этим человеком, но ничто не мешает мне мечтать о вас. Я смотрю на вас, и ваш образ запечатлевается в моем сердце, и я буду в состоянии вызвать его перед собою, когда захочу. И вся та прелесть, составляющая ваше достояние, будет принадлежать мне и для меня ничего не будет запретного в вас… в мечтах, конечно…

Он говорил эти фразы, эти дерзкие, неприличные фразы многим молодым девицам и часто видел, как они вздрагивали, слушая их, и он, вероятно, долго не кончил бы, если бы его резко не перебил Гектор Тессье, подойдя к Жанне с вопросом:

– Не угодно ли, мадемуазель, я провожу вас к мадам Шантель?

– О! да, пожалуйста, – воскликнула она, с благодарностью глядя на него.

– Но, любезный Тессье… – заметил Летранж.

Гектор пристально посмотрел на него.

– Я через минуту вернусь к вам, милый мой.

Сцена эта прошла незамеченной среди веселого шума, который поднялся при возвращении изгнанных в зал. Концерт окончился, и в зале шли приготовления к танцам, толпа хлынула к буфету. Жанна была слишком взволнована, чтобы говорить; под руку с Гектором она прошла оба зала и достигла холла. Навстречу им шел Максим.

– Не знаешь, где мама? – спросила девушка.

– Она в комнате мадам Рувр, отдыхает. Хочешь, я проведу тебя к ней?

– Мистер Тессье проводит меня.

В коридоре они остались на минуту одни.

– Благодарю вас, господин, – сказала Жанна, поднимая свои большие глаза на спутника. – Возвращаю вам свободу… От всего сердца благодарю вас!

Она протянула ему руку; осторожно, готовый выпустить, если бы Жанна отдернула ее, Гектор слегка прикоснулся губами к этой руке в серой перчатке. Она уже исчезла, а он все еще стоял взволнованный на том же месте и бранил себя: «Как я глуп! волнуюсь от того, что охранил от грязного Летранжа эту непорочную девочку… потому что эта птичка действительно целомудренна».

И, несмотря на иронию своих слов, что-то радостное, хорошее шевелилось в его душе. Потом, вспомнив недавнюю сцену с Летранжем, он посмеялся над своим салонным героизмом. «Однако это очень смешно, история из-за девочки, которой я почти не знаю… Но как же мне ненавистно это сальное животное!»

Входя в «Нормандский ресторан», он столкнулся лицом к лицу с Летранжем и подметил вызывающую насмешку на его умном и чувственном лице.

– Я к вашим услугам, милый мой.

– К моим услугам? – засмеялся Летранж… – Дуэль? из-за вашей выходки полчаса тому назад? Надеюсь, что вы шутите. Я вовсе не считаю себя обиженным и не хочу быть смешным. Мне совершенно неизвестно было, что мадемуазель Шантель вам…

– Мадемуазель де Шантель ничего не составляет для меня, – прервал Ле Тессье. – Оставимте ее в покое. Впрочем, вы правы. У меня лично нет никаких причин сердиться на вас, я, знаете, не глупее вас и знаю цену, которую можно придавать невинности моих молоденьких современниц. Но вот потому именно, что между ними очень редко встречаются вполне порядочные девушки, и надо относиться к этим немногим добросовестно. Вам, вероятно, все равно, одной меньше, одной больше? Вы уже стольких просветили!.. Я даже удивляюсь, как вас занимает это…

– Занимает! Конечно, менее чем вы думаете, – возразил Летранж, причем лицо его мгновенно омрачилось. – Все эти капризные, нервозные девчонки имеют для меня не более значения, чем эта сипара… Но что мне совершенно необходимо – это сознание, что я обладал ими. Понимаете вы меня? Сознание, что они были влюблены в меня и находились в состоянии возбужденной чувственности, произведенной моей проповедью. А потом – пусть отдаются первому встречному, выходят замуж, делаются кокотками, или монахинями – плевать я хочу на это. Краус, кажется, называет мою болезнь «неврозиком». Уменьшительная форма лишняя. Уверяю вас честью, я ужасно страдаю от этой болезни… как маньяк какой-нибудь. Одна только поняла меня хорошо и так крепко держит, что придется жениться.

Сомневаться было невозможно: этот человек говорил искренно; он победил Гектора своей оригинальной исповедью, историей новой болезни, которую тот открывал ему, и он сказал Летранжу, пожимая ему руку: