Верхний свет включать он не стал. Щелкнул кнопкой торшера, стоящего в дальнем от окна углу комнаты, и не торопясь, стараясь не создавать шума, словно это имело какое-то значение, подошел к окну. Отодвинул край занавески, распахнул раму и боязливо выглянул наружу. В лицо пахнуло влажной свежестью сентябрьской ночи.
Вопреки ожиданиям, на улице никого не было. Двор пустовал. Даже поздние собачники и завсегдатаи лавочки на детской площадке, ставшей местным центром распития алкогольных напитков, куда-то запропали. Лишь у подъезда под козырьком стоял человек. Сам он не попадал в поле зрения, но виднелась его тень, струйки дыма из-под козырька и рука с сигаретой.
Володя припомнил. Когда он входил в подъезд, под козырьком никого не было. Теперь там кто-то стоял, причем стоял так, чтобы оставаться незамеченным. С другой стороны, это ведь мог быть кто угодно.
Володя плотно закрыл окно, вынырнул из-за занавески и плюхнулся на кровать. Ему было страшно.
Глава 2
...Комнату, большую и светлую, пронизывали солнечные лучи. Солнце шарашило в окно, высвечивало самые дальние уголки помещения, делало тайное явным. Под его лучами становились видны и царапины на крышке старого секретера, и пятна на скатерти, что покрывала массивный стол, и дырка на ковре над старой продавленной кроватью. Солнце ставило под сомнение уют коммунальной комнаты и выворачивало наружу всю ее тщательно скрываемую обшарпанность.
За столом сидел мальчик лет восьми и рисовал что-то в альбоме сточенными карандашами. Картинка получалась странная. Существо на ней походило на лысого человека с крупными чертами лица, только вот голова у мужчины была каких-то странных очертаний.
На плечо мальчишке мягко легла рука, и мужчина сочным голосом поинтересовался:
– Рисуешь?
Мальчишка кивнул и повел плечом, стряхивая руку мужчины, словно требуя взрослого к себе отношения и доказывая свою самость.
– Что рисуешь? – как ни в чем не бывало поинтересовался взрослый.
Детская рука добавила к непропорциональной лысой голове два серых треугольника. Портрет обзавелся рогами.
– Это дейвона Хрущев, – поделился мальчик.
Только что ласковая и заботливая рука немедленно взвилась вверх и отвесила мальчишке подзатыльник. Малыш насупился и принялся тереть затылок. В глазах стояли едва сдерживаемые слезы обиды.
Мужчина, что стоял у него за спиной, опустился рядом на колени.
– Ник, пойми, ты не имеешь права такое рисовать, – стараясь говорить мягко, произнес он.
Мужчина попытался погладить мальчика, но тот отпихнул руку.
– А ты не имеешь права называть меня Ником. Меня из-за этого в школе дразнят буржуем.
– Ник, разве это имеет какое-то значение?
– У советского ребенка не может быть имя Ник, – заученно повторил мальчик чью-то фразу.
Мужчина вздохнул, взял мальчишку за плечи и посмотрел прямо в глаза.
– Николай, ты не советский ребенок. Ты выше этого. Выше детей, выше Союза, выше всех их наивных правил. Ты маг. И ты не имеешь права раскрывать эту тайну. Никому. А твои рисунки... Что подумают простые люди, если увидят товарища Хрущева с рогами? У меня будут неприятности.
– Но у него же есть рога, папа! – возмутился мальчик.
– Есть, – кивнул мужчина. – Только не все это видят.
Он мягко, но уверенно выдернул из альбома лист с картинкой и протянул мальчишке:
– Выбрось сам. Хорошо? И больше так не рисуй.
Мальчишка взял лист с первым лицом Страны Советов, изуродованным детской фантазией. Во взгляде его была обреченность...
Володя проснулся за пять минут до того, как зазвонил будильник, несмотря на то, что поставил его на час раньше обычного. Вечером в голову отчего-то пришла мысль, что если сбежать из дома ранним утром, то его хотя бы на время потеряют.
Сейчас казавшаяся удачной вечерняя придумка выглядела наивно.
Он чувствовал себя невыспавшимся, но понимал, что не заснет. Да и возвращаться в идиотский сон про мальчика, рисующего помесь черта с генсеком, ему хотелось в десятки раз меньше, чем ходить весь день квелым.
Сон был не просто странным, он был до тошноты реалистичным, в нем помимо звуков и картинок присутствовало некое прямое знание – будто кто-то шептал прямо в мозг. А кроме того, Володя проснулся с четким осознанием, что мальчишку этого он видел не только во сне, но и в жизни. Только когда они столкнулись, тот выглядел лет на сорок старше. Володя был практически уверен – тот, кто вырос из этого юного художника, следил за ним последнюю неделю. А может, и дольше.
Откуда взялось это ощущение, Володя понять не мог, но был абсолютно уверен в том, что сон – реальность сорокалетней давности. И эта уверенность раздражала, потому что была ничем не подкреплена, не мотивирована.
Когда на кухне появилась мама, он уже запивал чаем бутерброд.
– Володя? – удивилась мать. – Чего так рано вскочил?
– Надо в универ пораньше. – Володя поспешил набить рот, только бы не объяснять ничего.
– Раньше первой пары?
Мама села рядом у стола и пристально посмотрела на сына.
– Слушай, ты мне не нравишься в последнее время. Что-то случилось?