Полукровка

— Он мешком в кучу и валится. Кровью в воздухе пахнет, волки дуреют, они, небось, считают, что это моя кровь, и ждут, пока я рухну, чтобы меня по самые валенки слопать. А я следующего натиска жду. Позади у меня куст боярышника, со спины не сунутся, а спереди я продолжаю их встречать как надо.

Этот, что справа, подкрался и попробовал проползти под ветками, так я его валенком в челюсть, а он как щенок заскулил и на спину опрокинулся, скрючило его и перекосило както, даже смешно стало — веришь.

Вот только серый, что сначала на меня кинулся и получил «кирку» в бок, плечо мне порвал сильно, прямо невмочь стало. Пришлось кончать комедию и нож на восьмом волке вперёд выставлять, а планировал десяток взять, не случилось, жаль…

Вот ведь ещё штука какая — пока нож за спиной прячу, они всё кидаются, а напоказ «жало» выставлю, ты не поверишь, они как чувствуют силу стального клинка, может, за зуб его принимают и быстрёхонько убираются восвояси, вот тут уже я свободен. Волк честен бывает, если он ушёл, то ушёл насовсем, назад не жди. Отдышусь и домой помалу. Верёвкой связываю их в паровозик, по снегу да с гор вниз легко тащить, в общем, терпимо. А иду по посёлку, собаки как почуют запах волка, ни одна сука не пикнет, тишина такая, аж жуть берёт. Потом в подвал этих побросаю и поочередно в оборот пускаю, вот такая история моя.

Николай заслушался, не в силах проронить хотя бы слово. Когда Степан закончил говорить, в комнате воцарилась полная тишина. Оратор молча ожидал реакции на завершённый трактат, а у Николая в ушах всё ещё звучали слова Степана-волколова: «Свалят, загрызут, ножичком, отдышусь и домой».

И словно эхом по новому кругу, в голове то же самое прокручивается: «…отдышусь и домой».

— Вот это да! — произнёс поражённый услышанным, опешивший вконец ученик и спросил Степана: — Послушай, дядя Степан, мне интересно, а откуда ты узнаёшь, когда стая пришла? Они что, телеграммой сообщают тебе? — пересохшим ртом сглотнув слюну и преодолевая непривычную, гадкую сухость во рту, спросил Николай.

— Тут, Коля, просто всё, никаких телеграмм нет. Псину мою, Найду, знаешь небось?

— Чего её знать-то, вон она во дворе расселась, при чём тут твоя Найда?

— Очень даже при чём. Щенков от неё сколько я продал, тебе известно? А почему покупали, знаешь?

— Нет, а что за секрет такой?

— Секрет в том, что они полукровки, я с волками её вязал. За этим в горы уводил течную и в волчьей щели привязывал. Волки таких сук не рвут. Наперёд накормлю её до отвала, дней на несколько хватает, да каши в конуре оставлю миску, проголодается — погрызёт. А вот как следы вокруг замечу — знать, пришли. Такая вот «телеграмма», значит. Найду я в дом вчера привёл, а сам в доспехи да за добычей собрался. Тут ты на мою голову со своей корзиной, чтоб ей неладно было. «Больно-о-ой», — передразнивая своего друга, Деда Серикова, забурчал Степан, в обиде на недоразумение, в котором он сам и был главным виновником. Помолчал и с хитрецой в голосе продолжил: — А по весне, как есть, щенки будут, слышишь, Коль. Все один к одному красавцы, пять-шесть рыл, не меньше. По пятёрке за каждого платят, а первый кобель, обещаю, твой будет, Палканом назовёшь, на охоту водить станешь. Они, эти полукровки, дюже умными бывают. Спасибо ещё говорить будешь.

Вкрадчиво, заискивающим тоном, как будто выгодную взятку предлагал, закончил своё объяснение Степан. Замолк, задумался и сквозь зубы процедил:

— Коль, не сказывай деду про всё это, ну, про то, что я в горы пошёл. Дед обо мне печётся, запрещает. Я вроде обещался забросить энто дело, но деньжат надо подкопить. Если расскажешь, позора мне тогда не стерпеть. В глаза ему взглянуть не смогу. Прошу, не сказывай, а?

Такого повинного взгляда от Степана Николай не смог припомнить за всю свою жизнь. Нашкодивший сорванец и тот так виновато себя не чувствует, а тут старый, огромный, умудрённый сединами человек. Николаю самому стало не по себе ещё и оттого, что стал невольным свидетелем его лукавства. Разве сможет он подвести такого человека, как его Степан, разве ослушается своего мудрого учителя? Как на такое решиться?

— Не скажу, так уж и быть, — пробурчал поставленный перед неожиданным фактом Николай. — Только страшно, а если случится что, как я потом объяснить смогу, почему не сдержал тебя?

— А вот врежу в лоб сейчас — и поймёшь тогда как, — повысив голос, напирал старик, таким манером показывая, кто есть кто из присутствующих. Резко надвинулся на более скромную фигуру Николая, как чёрная градовая туча на беззащитную былинку. Навис над ним, взял за плечи и вновь мягким, спокойным голосом попросил: — Ты погляди на него, мямля какой, прекрасно знаешь, о чём прошу, и не шутки ради. Не сказывай про меня Михалычу, и всё тут.

Николай молча кивнул, снял его тяжеленную ладонь со своего плеча и добавил:

— Завтра зайду. Может, помочь чем?

— Ну, вот и ладно, заходь, а там поглядим. Да, вот и корзинку заберёшь, заодно.