Полукровка. Эхо проклятия

В тот, в первый раз мимолетное удивление Габузова с первым же касанием головой подушки и улетучилось. На следующее утро он позвонил Толяну, назвал ему продиктованные Кариной данные, и уже к вечеру тот отзвонился и сообщил, что тема улажена. Мол-де, действительно, возник там некий косяк по линии ФСБ: видать, какой-то старый пердун-гвардеец решил перестраховаться, потому как батя у этой Самсут вроде как диссидент или что-то в этом роде. «Ну да нынче не те времена, — бодрым голосом пообещал Толян, — наоборот, борцы с коммунистическим режимом в фаворе, так что будет у барышни паспорт, никуда эти „внуки Дзержинского“ не денутся». В итоге Габузов перезвонил Карине, назвал заветное слово-пароль для ОВИРа, и, собственно, на этом тема и закончилась. Паспорт, скорее всего, эта самая Самсут уже получила, вот только обещанного «Ахтамара» ему до сих так никто и не подкатил. Ну да это так, к слову, не слишком-то Сергей на него и рассчитывал.

И вот теперь на его горизонте снова всплыла всё та же Самсут Матосовна. «Забавно, — думал Габузов, закуривая очередную (это уже какую по счету за неполных минут сорок?) сигарету. — Как говорил Джеймс Бонд: один раз — случайность, два раза — совпадение, три раза — тенденция… Ну да, поскольку третьего раза еще не случилось, надо подумать, что, собственно, делать с первыми двумя. Во-первых, она — подруга Карины, далеко не самого плохого на этой земле человечка. Во-вторых — она армянка, а кровь, по версии дедушки Тиграна, да и самого Воланда — „великое дело“. И, наконец, в-третьих, она — женщина, в отношении которой собираются принять „превентивные меры“. То бишь дело, похоже, пахнет керосином… И, наконец, самый наконец, я, Габузов Сергей Эдуардович, все ж таки в подобных делах кой-чего кумекаю, ибо не пальцем деланный. Хотя тот же Шверберг, наверняка, думает иначе…»

Размышления были бесцеремонно прерваны секретаршей Ларисой, вошедшей, как обычно, без стука:

— Сергей Эдуардович, там к вам опять эта бабка пришла, которая Блендеева. Насчет кошек.

— Скажите ей, что я занят, — раздраженно выпрямился в кресле Габузов. — Пусть запишется на прием.

— Я-то скажу, мне нетрудно, — парировала Лариса. — Но вы же знаете: раз уж она приперлась, то все равно не уйдет, пока вы ее не примете.

— Ладно, — поморщился Сергей Эдуардович, понимая, что на этот раз Лариса абсолютно права. — Минут через пять запусти ее, я только кассационку закончу.

Секретарша понимающе и даже немного сочувственно кивнула. Должно быть, решила, что эти пять минут Габузову необходимы для того, чтобы остограммиться перед предстоящим, не шибко приятным рандеву. Едва Лариса закрыла дверь, Сергей тут же полез в дипломат, выудил из него чистую дискету и перекачал папку с названием «Перельман», дабы поработать с ней более плотно дома.

Затем он придвинул отброшенные было листы с текстом заявления гражданки Блендеевой, снова пробежал их по диагонали, вздохнул: «Вот оно, проклятие мое! — и невольно усмехнулся: — Какие времена — такие и проклятия. Да, дед Тигран?»

И в этот момент будто бы послышался адвокату Габузову в гулкой, гудящей тишине его внутричерепного пространства тихий, старчески надтреснутый, но при этом исполненный незримого огня голос деда Тиграна, повторяющий услышанные в своем детстве слова его отца, габузовского прадеда Левона:

«Будь ты проклята, Самсут, дочь Матоса! Будь прокляты твои лживые уста, твое черное сердце, твое нечестивое лоно! Да изольется на тебя вся горечь гнева Господня, да не будет тебе ни мира, ни успокоения, ни благоденствия ни в земной жизни, ни в вечности! Да будут прокляты потомки твои до седьмого колена, и да не познают они ни рода своего, ни родины своей, ни семьи своей!..»