Полукровка. Крест обретенный

— Элементарно, Ватсон! Распечатаю ей на принтере липовое именное официальное приглашение на юбилей ее Консерватории. Обязательно купится. Что я, Галу не знаю? Она обожает подобного рода корпоративчики.

— А разве в Консерватории намечается юбилей?

— Ты не только глупый, но еще и навный человек, Сережа. И как ты умудрился столько лет следователем проработать, абсолютно не понимаю.

— Эй-эй, поосторожнее на поворотах! А то ведь я и обидеться могу.

— Да ладно тебе… «Старуха три года на мир сердилась, вот только мир того не ведал». Все, Сережа, как у вас говорят: пост сдал — пост принял. Я взялась за это дело, а потому считай, что золотой ключик у нас в кармане. Не боись, когда станем обмывать наследство, мы тебе обязательно позвоним.

— Да уж надеюсь, — буркнул Габузов.

Впрочем, этих последних его слов Каринка уже не слышала — умчалась «спасать свою королеву». Сергей Эдуардович же поднялся со скамейки, добрел до ближайшего ларечка, купил очередную баночку «балтики три» («а ведь действительно: почему собственно «три»?) и неспеша поплелся на выход. Мавр сделал свое дело — мавр может отвалить. Как бы ему, мавру, того не хотелось.

«Э-эх, Самсут, дочь Матоса, снова тебя…черти носят».

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ВСЕ МИЛЛИОНЕРШИ ДЕЛАЮТ ЭТО

Петербург, разумеется, встретил их дождем, грязью и неприветливыми лицами. Глядя на все это, Самсут невольно вспомнила полузабытую старую песенку про дождь на Неве, и промурлыкала «Мне повезло, я опять среди вас», но сердце ее не очень-то успокоилось от этих слов. Будучи в другом месте, всегда мечтаешь о родном доме, забывая, что именно там-то тебя и ждут самые сложные вопросы.

Самсут и Ванька, не без труда выкатив раздавшийся вширь от банок с вареньями чемодан, вышли из вагона и оглядели перрон. Галы, столь внезапно и стремительно покинувшей Ставище, сославшись на какой-то юбилей Консерватории, который «без нее — ну просто никак», среди встречающих не было.

— Проспала бабуля! — лукаво усмехнулся Ван, за лето возмужавший и выгоревший до белобрысости. — Или с юбилеем своим закрутилась. Ну что, мам, в метро ныряем, или берем мотор?

— Да, пошли на стоянку.

— Едем в таксо! Крра-сота! — натуральной Эллочкой-людоедкой завопил Ван и, подхватив чемодан, покатил по перрону.

— Ванька! Поставь! Тяжелый ведь… Постой… — причитала Самсут, не поспевая за сыном.

Выйдя с платформы на площадку перед зданием вокзала, Ван вдруг поставил чемодан и бросился обниматься с теткой в немыслимом прозрачном розовом плаще и радужных сапогах на каблуках. Издалека тетка очень напоминала леденец «Театральный», только увеличенный в размерах раз в пятьдесят.

Самсут подошла поближе.

— Ванька, кто это?… Ой, мама… Что с тобой?

— Ах, вот и ты, путешественница! — Гала решительно шагнула к дочери и обняла ее. — Ты сумку-то поставь, Герберт отнесет… Гера!

Высокий плечистый человек в очках и кожаной куртке легко поднял сумку и чемодан, и зашагал к Загородному проспекту. Они двинулись за ним.

— Мама, я ничего не понимаю, что это за Герберт и откуда взялся?

— Ха!.. Хорош, да? Сама не нарадуюсь — крепкий, непьющий, обходительный. Он латыш наполовину. Настоящий мастер своего дела. Мы с ним уже несколько дней вместе.

— Ма, а он не… не слишком молод для тебя?

Гала остановилась, уперла руки в бока своего несусветного розового плаща и захохотала.

— Да шофер он, шофер! А ты что подумала?… Я его вместе с лимузином арендовала.

— Так ты это… на лимузине? — оторопела Самсут.

— А на чем же еще?!

— А с тобой все в порядке? — осторожно уточнила дочь.

— Еще в каком!..

Лимузин был белый, сверкающий, длиной с автобус. Самсут остановилась у дверцы, услужливо открытой Гербертом, а обалдевший Ван уже проворно прошмыгнул внутрь.

Лишь теперь она все поняла.

— Юбилей в Консерватории, говоришь? — требовательно поинтересовалась Самсут, устраиваясь рядом с матерью в просторном, пахнущем кожей и хвойным освежителем салоне.

— Ну… я просто не хотела тебя понапрасну баламутить… В общем, приезжаю я в Питер, и уже на следующий день вручают мне депешу. Да не Арька, почтальонша наша, а приезжий какой-то, на иномарке… и конверт такой важный, толстый, глянцевый, весь в печатях!.. И вот прихожу я по указанному адресу, и встречает меня иностранец. Голос бархатный, будто медовый, и весь он такой представительный, гладкий, Шареном зовут… Очень представительный мужчина, на отца твоего в юности похож…

— Да знаю я его, мама, — вздохнула Самсут, но Галина Тарасовна, увлеченная рассказом, не обратила на эти слова никакого внимания.

— А внутри, внутри-то как! Блеск, все вышколенные. Кто бы мог подумать, когда я девчонкой в затрапезке бегала, что вокруг меня вся инъ-юр-кол-ле-ги-я станет бегать!