Полуночная свадьба

Представительно выглядевший г-н Барагон встревоженно улыбнулся. Зеленый фрак академика, насчитывающий немало успехов на ученых заседаниях, шел ему больше, чем плохого покроя черный фрак с большой красной розеткой в петлице, в котором он пришел сейчас. На ноги он надел вместо лакированных вечерних башмаков открытые туфли из блестящей кожи на тесемках. Говорили, что он питал тайную страсть к графине де Бокенкур, поэтому каждый раз имел смущенный вид. Добавляли также, что г-н де Бокенкур никогда не упускал случая ради шутки дать понять милейшему г-ну Барагону, что он явился без приглашения. Смущенный Барагон уже извинялся и искал глазами г-жу де Бокенкур, чтобы она заступилась за него.

— Моей невестки, дорогой друг, здесь нет. У нее сейчас сидит любовник, которого она выпроваживает. — И г-н де Бокенкур громко расхохотался своей дурацкой шутке.

— Мне досадно за него, — отвечал г-н Барагон, потому что как только проходила первая минута неловкости, которую он испытывал, входя в гостиную, он всегда подавал умную реплику.

Не чувствуя себя ни поэтом, ни романистом, ни историком, ни даже, пожалуй, писателем, г-н Барагон сделался эссеистом. Если своими этюдами он и не снискал славы, то привлекал оригинальностью и живостью ума, публикуя литературные, исторические, моральные и социальные этюды. Г-н Буапрео называл его сыном Монтеня и Ларусса, но, добавлял он, во всяком отцовстве личность отца немного сомнительна. Буапрео и Дюмон в этот момент беседовали с Франсуазой де Клере.

— Я пишу портрет дочери баронессы де Витри. Вы, наверное, ее знаете, сударыня, ее мать — урожденная де Курсвиль.

Франсуаза призналась, что не знакома с ней, но ничего не прибавила в свое извинение и в объяснение, почему родня не поддерживает с ней отношений. Старый князь де Берсенэ, подойдя к группе, приподнял свою опущенную голову. Франсуаза снова увидела умные глаза, глядевшие на нее с симпатией. Г-н де Бокенкур в стороне расхваливал г-же Бриньян ее туалет, когда за их спиной раздался голос:

— Кузен, не пожелаете ли вы представить меня г-же Бриньян? — обратился к де Бокенкуру молодой человек двадцати двух лет, недавно прибывший в Париж. Его красивое, свежее и хитрое лицо с темными усами дышало молодостью и задором.

— Г-н Антуан де Пюифон, моя дорогая, — и г-н де Бокенкур прибавил развязно: — Рекомендую его вашему благосклонному вниманию.

Г-жа Бриньян рассмеялась. Ее голубые глаза оживились. Быть может, предсказания г-жи Коринфской относительно красивого брюнета осуществятся наперекор предсказаниям г-жи Мемфисской о хорошеньком блондине? Ее смех привлек внимание Франсуазы, и она обернулась. Г-н де Бокенкур посмотрел на нее со странным выражением. Франсуаза покраснела.

Около девяти часов в гостиную вышла г-жа де Бокенкур с большим запозданием. Высокая, еще молодая женщина с темными волосами и розовой кожей оглядела собравшихся усталыми глазами, утомленными работой с палитрой и кистью. Маркиз де Бокенкур галантно поцеловал пальцы своей невестке, которая выразила желание, чтобы ее повел к столу князь де Берсенэ.

— Нет, дорогая моя, — возразил князь, — я предпочитаю идти один, с тростью, маленькими шагами.

Г-н Барагон предложил ей свои услуги. Г-н де Бокенкур повел г-жу Потроне; г-н Потроне — г-жу де Гюшлу; Дюмон — г-жу Бриньян; Буапрео — Франсуазу де Клере; молодой Антуан де Пюифон проследовал за ними. Князь де Берсенэ шел последним. Годы и жестокие боли в суставах мучили его. Он шагал прихрамывая. За столом он казался крошечным и скорченным. Высокий золотой набалдашник его трости, с которой он никогда не расставался и которую, сидя, держал между колен, почти доходила ему до подбородка. Буапрео, разворачивающий свою салфетку, сделал гримасу. Молодой Пюифон сел между ним и Франсуазой де Клере. Между г-ном Дюмоном и г-жой Бриньян находился двенадцатый прибор, который убрали; г-н де Бокенкур сделал вид, что не помнит, кого он пригласил. Он любил изображать себя рассеянным.

Г-н Потроне, отличавшийся глупостью, заявил, что отсутствовавший без сомнения еврей, потому что в наши дни редко случается, чтобы за столом не присутствовал хотя бы один из этих господ.

— Или хотя бы один рогоносец, — подхватил г-н де Бокенкур, бросая взор на г-на Потроне, и добавил: — И даже нескольких.

Г-н Потроне, который сначала нахмурился, разразился смехом. Такое обобщение отнимало у шутки оскорбительную ноту. Впрочем, от г-на де Бокенкура можно всего ожидать из-за несдержанности языка. Г-н Потроне славился дикой ревностью, что не мешало его жене обманывать его и иметь любовников. Изощренно ведя тонкую игру, г-жа Потроне часто выигрывала благодаря своему уму, признанному всеми. Соль ее языка, как она говорила, рано посеребрила ее волосы, оставив, однако, лицо ее свежим. Даже с любовниками она умела вести себя так, что сохраняла в отношении с ними свою независимость.