Полуночная свадьба

Тогда почти тридцатипятилетний барон де Гангсдорф поразил своим видом г-на де Серпиньи. Маленького роста и пузатый, как тыквенная бутылка, он имел лысую, как пробка, голову, напоминавшую арбуз. Его руки с мягкими и влажными ладонями так и липли к стеклу. Познакомившись с ним, де Серпиньи сразу принял приглашение г-на де Гангсдорфа приехать к нему в Венецию. Прежде чем показать свою уникальную коллекцию, г-н де Гангсдорф рассказал новому другу о причинах, побудивших его покинуть уединенный немецкий замок. Первую он назвал — особенное почтение, которое он испытывал к адриатическому городу. Он считал, что Венеция походила на живую груду стекла, лежавшую в лагуне с ее эмалевыми дворцами на берегу каналов, которые словно затягивали ее сложным узлом своего гибкого хрусталя. Самый воздух ее как будто отливает радугой. Других причин тоже насчитывалось достаточно. Например, город поражает тишиной, в нем нет движения транспорта, пыли, и он единственный в мире по ясности неба и чистоте воздуха. Отсутствие в нем шума благоприятствует немой жизни вещей. Какое спокойствие для них в Венеции! Стекло здесь может дремать в своей светлой хрупкости. Никто не оскорбляет его прозрачной безмятежности. Нет того неуловимого утомления, которое в иных местах угнетает и раздражает чувствительное и драгоценное вещество. Нет грохота экипажей и трамваев в этом стеклянном раю. Сами колокола звенят хрустально. И по доброму, довольному лицу г-на де Гангсдорфа пробегала тень, лишь когда он вспоминал о двух пушечных выстрелах, которые в полдень и в восемь часов вечера раздаются с Сан Джорджо Маджоре. Он тогда взмахивал своими толстенькими ручками, как бы протестуя против такого отвратительного варварства, которое заставляет дрожать и грозит расколоть даже наименее хрупкое стекло.

Для того чтобы уйти от ежедневного грубого содрогания из-за выстрелов, он предпочел Венеции отдаленный Мурано, где царила глубокая тишина. Выстрелы с Сан Джорджо доносились уже смягченными и ослабленными. Г-н де Гангсдорф не сразу нашел то место, в котором он смог поселиться. Приехав осмотреть остров, он удивился, что на Мурано ничего не сохранилось от прежних пышных дворцов и благородных садов. Перед ним предстала груда грязных и зараженных лихорадкой домишек, скучившихся вокруг массивного собора с мозаичным полом. Каналы так мелки, что во время отлива даже для гондол недостает воды. В них виднеется дно, желтое от гниющей тины и позеленевшее от волокнистых трав. Вокруг острова истощенная лагуна дремлет в оцепенелой тишине. С неподвижной отчетливостью отражается в ней небо. В безмолвном и зачумленном воздухе Мурано засыпает, утопая в песке. Однако при впадении в лагуну одного из каналов г-ну де Гангсдорфу все же удалось найти остатки старинного дворца в ломбардском стиле. Его развалившийся фасад утратил свою облицовку цветного мрамора. Внутри дворец имел тот же жалкий вид. Г-н де Гангсдорф привел в порядок и то, и другое. Он сделал комнаты обитаемыми, сохранив полуразрушенный фасад, отвечавший виду местности. Затем он расставил в просторных залах дворца свое стекло, которое и увидел г-н де Серпиньи.