Полуночное танго

— Я видела их только в кино и на картинках. Марго говорит, у этих цветов божественный аромат. — Я улыбнулась, вспомнив вдруг, что Марго приходится теткой и Славке тоже. Правда, не родной, а двоюродной. Он, как всегда, угадал мои мысли.

— Недаром же я называю ее первой женщиной в нашем городе. Я знал, что она никогда не выйдет замуж за этого пижона из аула. Жаль, что мне не пришло в голову с кем-нибудь поспорить, — мог бы выиграть сотню зеленых. А вообще-то мне кажется, что наша Марго никогда не выйдет замуж.

— Мне тоже. Только не знаю — почему.

— И я не знаю. Просто не представляю ее в роли чьей-то жены. Я вижу, как моя мать пытается угодить отчиму, как унижается перед ним, что называется, пятки лижет. Марго ни за что не сможет унижаться. Ты, мне кажется, тоже, — немного погодя добавил он.

* * *

Фимочка окликнула меня, когда я шла в школу.

— Отдай Варваре. — Она протянула мне пластмассовую заколку. — Несколько дней искала. Если б не Манька, так и похоронилась бы в земле.

Я вертела в руках ярко-красную пластмассовую русалку. Я никогда не видела, чтобы бабушка закалывала волосы подобными заколками.

— Это он ей подарил. А она ему — вот это. — Фимочка засунула руку в большой оттопыренный карман своего байкового халата и вытащила какую-то тряпку в черно-белые ромбики. Это оказался настоящий шутовской колпак с белым помпоном вместо бубенцов. — Он швырнул его в бурьян, когда разглядел. Сперва очень рассердился, а потом рассмеялся. Веселый был этот Егорка, царство ему небесное. Те, кто веселые, долго молодыми остаются. До самой смерти. Я этот колпак только вчера нашла. Возьми его себе.

Я машинально протянула руку.

— Ну, ступай в свой храм науки. А то еще мать увидит из окна и заругает. За то, что со мной разговариваешь. И правильно сделает. Строгая она у тебя. Ух и строгая. А таких жизнь не балует.

Я повернулась, чтоб идти, но Фимочка схватила меня за руку.

— Не знаю, что тебе про отца наговорили, но только он хорошим человеком был. Я в их театре уборщицей работала, так он, помню, всегда первый здоровался. Здрасьте, говорит, принцесса швабр. И какую-нибудь смешную прибаутку расскажет. Твой отец всегда за тех, кого обижали, вступался. Таким Господь Бог все прощает и в царство свое берет. Лицом ты вся в отца вышла. Ладно, ладно, ступай себе, а мы с Манькой будем лопухи с лебедой стеречь. Наше дело такое — стеречь и память про все сохранять. Нас сам Господь на эту должность назначил. Меня и мою Маньку.

Я обернулась, прежде чем свернуть в переулок. До сих пор вижу перед глазами ту картину: буйные заросли татарника и лебеды, а над ними высокое, похожее на звенящий колокол небо.

Недаром же Марго говорит, что над нашим городом самое высокое небо.

Я только до сих пор не поняла, почему она называет наш город «вонючей дырой».

Есть такие мгновения в жизни, такие чувства… На них можно только указать — и пройти мимо.

И.Тургенев. Дворянское гнездо

Дождь стал накрапывать, уже когда Плетнев свернул с шоссе на узкий накатанный проселок, с обеих сторон которого щетинились сухие будылья прошлогоднего татарника. В ноздри ударил густой запах сбрызнутой первыми каплями влаги земли, и Плетнев с удовольствием отдался воспоминаниям о детстве. Однако, напомнил он себе, до станицы добрых восемь километров, и если эта клокастая туча успеет нагнать его прежде, чем он доберется до Терновой балки, откуда начинается песчаник, не иначе как ночевать ему в степи. Вряд ли кому-то взбредет в голову на ночь глядючи мотаться в райцентр. Тем более в воскресенье. Дождь обрушился на степь глухой монотонной стеной, и Плетнев, чтобы не очутиться в кювете, остановил машину прямо посреди моментально раскисшей дороги. В конце концов, хоть выспится как следует, а утром либо кто-нибудь подсобит, либо дорога просохнет — как-никак июль на дворе, — и он доползет своим ходом.

Туча отступила так же быстро, как и накатила, оставив за собой призрачный след синеватых сумерек, замигавших разнокалиберными бусинами звезд. Плетнев задремал под стрекот цикад и ворчливые раскаты далекого грома.

— А я подумал: брошенный, что ли, автомобиль, — услышал Плетнев над собой знакомый и уже почти забытый говорок с шепелявинкой. — Может, подсобить? Это мы завсегда хорошему человеку.

По притворной угодливости он узнал Сашку Саранцева, с которым учился в одном классе. Вспомнил одновременно и чувство брезгливой презрительности, какое он и его сверстники испытывали к Сашке, — его отец в оккупацию служил у немцев полицаем.

«Что это я? — мысленно одернул себя Плетнев. — Столько воды с тех пор утекло. Ведь Сашка в общем-то неплохой парень. Правда, нам это никогда в голову не приходило. Куда проще раз и навсегда прилепить ярлык и не видеть за ним человека. Добро бы только у детей так было…»