Полуночные поцелуи (ЛП)

Мое презрение растягивает мои губы в хмурую гримасу.

— Очень захватывающе. Так же захватывающе, как и ваше отношение.

— Мое отношение? Возможно, ты разговариваешь со своим отражением?

Я смотрю, проецируя на него все свое сдерживаемое разочарование и чувство неадекватности.

— Я смотрю прямо на вас, не так ли? Я не тот, кто унижает своих игроков и называет это поощрением.

— Я унижаю вас, ребята? Как? — у меня не появляется шанса заговорить, прежде чем он повышает голос. — Это было, когда я сказал всем вам, что выиграете вы сегодня или проиграете, вы все потрясающие игроки?

Я откидываю голову назад и издаю леденящий душу смешок. Это его единственная защита? Что он посыпает немного сахара поверх дерьма и называет это десертом? Скучай по мне с этим гребаным дерьмом. Сардонические смешки вырываются у меня, когда я смотрю на него с веселым недоверием.

— Не будьте намеренно тупым, Сахнун, — издеваюсь я. — У вас избирательная память? Вы случайно не забыли, что сказали нам вчера во время обзора стратегии? Или все те оскорбления, которые вы бросаете в наш адрес каждый день во время тренировок?

Тренер моргает, глядя на меня.

— Что? Конструктивная критика, которую я даю вам всем? Вот что заставило тебя закатить эту истерику? — он качает головой. — Вау. Вау, я сейчас в шоке. Я действительно ошибался на твой счет, не так ли? Ты никогда не добьешься успеха в лиге. Никогда. И ты хочешь, чтобы я сказал тебе почему?

Нет.

— Дерзайте. Это не похоже на то, что вы засовывали мне в задницу леденцы и радуги последние три года.

Уголки его глаз морщатся, и я жалею, что не могу повернуть время вспять, чтобы мне не пришлось слышать, что он собирается сказать дальше. Но более того, я хочу взять свои слова обратно, прислушаться к своей уязвленной гордости и не говорить так жестоко, как старый Отис.

— Ты, Морган, не уверен в себе, — он сохраняет тот же спокойный, леденящий душу тон. — Я видел это еще до того, как ты получил травму. Я видел, как ты разглядывал толпу, когда делал хороший пас, но особенно, когда ошибался. Я бы посмотрел, как ты набрасываешься на своих товарищей по команде, когда они критикуют тебя. Я заметил, как ты реагируешь, когда я делаю тебе комплимент. Я наблюдал за тобой и все думал: может быть, он просто хочет быть лучше. Вот почему он так не уверен. Он не хочет успокаиваться. Он говорит себе, что он не очень хорош, чтобы продолжать стремиться к большему.

Тренер Сахнун опускает взгляд и на мгновение замолкает. Это для драматического эффекта, чтобы сильнее подавить мое беспокойство. Он дважды ударяет кулаком по столу, прежде чем снова посмотреть на меня, на его лице непрошеная печаль. Когда он говорит, то делает это язвительно, каждое слово прожигает меня до глубины души.

— Но потом ты повредил колено, и они говорят, что ты не узнаешь мужчину, пока он не проявит себя в худшем виде. И ты был в самом худшем состоянии — все еще в самом худшем и это не тот человек, которого я больше хочу тренировать.

Он не это имел в виду. Это неправда. Он просто говорит все это, чтобы причинить тебе боль. Но это не меняет воздействия его слов или того, насколько тяжело они давят на мой разум, затягивая меня все глубже в темную яму печали и ярости. Мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не издать болезненный стон, мое сердце сжимается, колотится и горит. У меня чешется в горле.

Мне требуется мгновение, чтобы взять себя в руки. Сглатывая прилив желчи, я хватаюсь за хрупкие металлические подлокотники своего кресла, желая сорвать их с креплений и швырнуть в него.

— Я не в самом худшем состоянии. Это была одна плохая игра в череде хороших.

Тренер держит руку поднятой все время, пока я опровергаю его, качая головой, явно разочарованный и усталый.

Он говорит серьезно. Я хочу рухнуть на землю прямо сейчас, но я этого не делаю. Как я уже сказал, страдание любит компанию, а я — воплощение неподдельного страдания.

Прежде чем у него появляется шанс что-либо сказать, я говорю тихо, слова вырываются у меня так легко, без оглядки на реальность и последствия.

— Знаете, что, тренер? Мне все равно, что вы скажете.

Он ухмыляется с весельем и сомнением.

— О?

— Да. Действительно. Потому что, что бы вы ни говорили, в конце концов, я знаю, что я лучше вас, даже в своих худших проявлениях.

— И как ты это себе представляешь?

Заткнись кричит голос в моей голове, борясь за спасение. Но уже слишком поздно.

— Потому что, по крайней мере, я могу засыпать по ночам, зная, что у меня нет дочери, которая ненавидит меня за убийство ее брата, когда все, что потребовалось бы, это немного сострадания, чтобы сохранить ему жизнь.