Полуночные поцелуи (ЛП)

— Я имею в виду, да, ты сделай это первым. А потом ты просто… — я жестом указываю между собой и могилой, — разговариваешь, о чем угодно.

— О чем угодно?

Еще один кивок.

Он вдумчиво относится к этому понятию.

— Все, что угодно, — через мгновение он начинает. Сначала он говорит о том, что скучает по нему, завидует тому, что Джулиан вознесся на небеса. Папа тоже хотел бы посмотреть на своего сына. Однако он довольствуется фотографиями и счастливыми воспоминаниями.

Далее он рассказывает о футболе, который он ласково называет «другим футболом», и сетует на то, сколько денег он потерял на неудачных ставках во время Премьер-лиги в этом году. Он сообщает Джулиану, что его любимая команда, «Арсенал», преуспевает в этом году, к большому огорчению отца. Он продолжает и продолжает, перескакивая с одной темы на другую, ему так много нужно сказать после того, как он никогда не делал этого раньше.

Меня это забавляет. Я никогда не слышала, чтобы папа был таким болтливым. Он не делает никаких пауз и тараторит без умолку, как человек, изголодавшийся по разговорам.

Это немного мило, даже подкупающе, наблюдать за ним в таком возбужденном состоянии. Я и раньше видела его чувствительным, особенно во время вечеров кино. Из нас троих скандалист — папа, а мы с мамой обычно равнодушны.

Но это совсем другое. Это не просто чувствительный Фарид Сахнун. Или отец Фарид Сахнун. Это игриво и беззаботно, с папой, сияющим от уха до уха, как будто он проводит лучшее время в своей жизни. Черт, он даже не улыбался так широко, когда мама взяла его на чемпионат мира на его день рождения.

Односторонний разговор затихает, и он удовлетворенно вздыхает. Приподнимая указательным пальцем крышку корзинки, он тянется за кусочком и замирает.

— Ты ничего не ела, — неодобрительно замечает он.

— Я не голодна.

— Ты уверена? — раздается шарканье, звук трущегося друг о друга нейлона, и вот так он вытаскивает пластиковый пакет из своей большой куртки. В нем лежат яблоки гала.

Нарезанные ломтиками яблоки гала.

И я не знаю, почему при виде этого у меня слезятся глаза, почему раздуваются ноздри, почему горло горит, независимо от того, сколько раз я сглатываю, чтобы погасить пламя. Я не знаю почему, но это не мешает мне протянуть руку, чтобы принять его подношение.

Он вздыхает с облегчением, как будто боялся, что я отвергну его нежный жест.

Пока я ем, я смотрю на своего отца во всей его несовершенной красе. И пока он смотрит, как я уплетаю кусочек за кусочком, улыбка на его лице становится шире, как будто это его кормят.

За все ошибки, которые он совершил, за всю боль, которую он причинил нашей семье в прошлом, и за все его неизбежные будущие неудачи, я люблю его. Даже если жизнь с ним не была идеальной, даже если иногда он делает меня несчастной, глубоко в моей душе гремит и тяжестью оседает в костях осознание того, что, в конце концов, что бы ни происходило между нами, всегда есть связь: Любовь. Моменты и жесты, подобные этим, заставляют плохое исчезнуть. Ясно, что, несмотря ни на что, он всегда будет моим отцом. Этот ущербный мужчина всегда будет любить меня.

Я не простила его, и к этому моменту ничего не стало лучше или исправлено, но я тоже хочу, чтобы он чувствовал себя немного непринужденно и знал, что чувствую я, поэтому я предлагаю ему кусочек моего яблока.

— Только половина? — папа дразнится, но без колебаний засовывает его в рот.

— Ты должен заработать на целый.

Он торжественно кивает и делает такое лицо, как будто глубоко задумался.

— Отлично. Но ты должна бросить курить, иначе будут последствия, — он использует этот тон, тот, который напоминает мне, что он тренер Сахнун, и я согласна. Мы пожимаем друг другу руки, но не сразу отпускаем друг друга. Вместо этого я прислоняюсь к нему и кладу голову ему на плечо, в то время как он кладет свою поверх моей. Я не могу вспомнить, чтобы была так близка со своим отцом, но это приятно. Наверное, до сих пор я никогда не осознавала, что хочу такого момента с ним, как этот.

И если бы у меня могло быть что-то подобное с папой, тогда, возможно… Мое сердце сжимается в груди. На короткую, томительную секунду я позволяю себе помечтать наяву о том, чем могло бы закончиться примирение с Отисом.

— Теперь, надо заставить твою маму простить меня, — папа тяжело вздыхает, вырывая меня из моих мыслей. — Есть какие-нибудь идеи?

Мы с мамой похожи, как две капли воды во многих отношениях, но ничто не связывает нас сильнее, чем наш материализм.

— Помимо действий, есть одна вещь, о которой я могу подумать, — я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него. — Когда-нибудь слышал о Гарри Уинстоне?

Он поворачивается, чтобы неуверенно взглянуть на меня.

— Звучит подозрительно, но расскажи мне больше. Кто этот мистер Уинстон и что он может предложить моей жене?