Полуночные поцелуи

— Чего ты хочешь? — из обоих моих родителей мой папа меньше всего говорит на своем родном языке, и это потому, что на самом деле он никогда не жил в Алжире. Его отец, мой дедушка, иммигрировал в Соединенные Штаты в качестве военного беженца, прямо перед рождением моего отца, что сделало папу алжиро-американцем в первом поколении. Выросший здесь, он полностью усвоил культуру, борясь со своим наследием в попытке вписаться в нее. Среди своей семьи он аутсайдер, будучи единственным, кто никогда не хотел возвращаться домой после того, как все уладилось, и он остался ради карьеры в Штатах.

Единственный раз, когда он не говорит по-английски, это когда он в стрессе или не думает, и даже тогда его стиль общения нарушен, учитывая, как мало он говорит на нем изо дня в день. И когда они с моей мамой разговаривают, это в основном по-французски. Единственный раз, когда я слышал, как мой отец говорит по‒кабильски в течение длительного периода времен, я могла бы добавить, это когда он разговаривал с семьей дома, или когда мы посещали их несколько раз, и даже тогда его красноречие вызывало критику. Забавно, насколько папа хорош во французском. В тот день, когда мой дедушка узнал, что его сын выучил язык колонизаторов ради девушки, начался настоящий ад.

Когда мама рассказывает эту историю, она смеется, но папа всегда выглядит бледным. Я бы также счел это забавным, если бы вся ситуация не была глубоко травмирующей и серьезной.

— На самом деле, это не столько футбольный вопрос, сколько вопрос о вашей футбольной команде, — хлопая костяшками пальцев, я собираю себя в кулак и быстро приступаю к делу.

— У вас в команде есть парень по имени Резерфорд? Это второе имя, а не первое, — глупо, глупо, глупо. Я ненавижу себя в ту же секунду, как эти слова слетают с моих губ.

— Резерфорд? Нет, я не… Я так не думаю? Но опять же, на самом деле я не знаю вторые имена своих игроков. Я едва помню их имена, — он выглядит подозрительно. Я никогда, ни разу, не интересовалась ни одним из его игроков.

— Почему?

Прежде чем у меня появляется шанс ответить, настойчиво звонят в дверь ‒ один, два, три раза.

— Грета, открой дверь, — командует папа.

Я смотрю на маму, надеясь, что сделает это вместо меня.

Папе это совсем не нравится.

— Ты, Грета. Открой дверь прямо сейчас.

Неохотно я спрыгиваю со стула и направляюсь в фойе. Если бы я знала, что моя жизнь изменится в ту секунду, когда я открою ее, я бы шла медленнее. Может быть, я бы сопротивлялась и настояла, чтобы мама сделала это. Но я не знала.

Я поворачиваю ручку и распахиваю дверь с безрассудной самоотверженностью и сталкиваюсь лицом к лицу с мужчиной, о котором пообещала себе больше не думать, если только это не будет связано с нежными, страстными, отстраненными воспоминаниями.

Он громко выдыхает.

— Мири…

Он даже не произносит последний слог моего второго имени, прежде чем я закрываю чертову дверь у него перед носом.

_{ПЛЕЙЛИСТ}

давай покатаемся | juju

greteleatsbread 13 песен, 48 мин 49 сек

I’m Not Okay (I Promise)

My Chemical Romance

Numb

Linkin Park

The Diary of Jane

Breaking Benjamin

Iris

The Goo Goo Dolls

It Ends Tonight

The All-American Rejects

Chasing Cars

Snow Patrol

Somewhere Only We Know

Keane

Riot

Three Days Grace

Apologize

OneRepublic

Yellow

Coldplay

How to Save a Life

The Fray

Basket Case

Green Day

I’m Just a Kid

Simple Plan

Глава 10. Ужин из Ада (с семьей Сахнун)

Отис

У меня и раньше хлопали дверью перед носом. Мне было одиннадцать, я продавал соседям попкорн для бойскаутов. Злая, старая мисс Хеклз захлопнула дверь у меня перед носом, увидев меня с открытой коробкой восхитительных лакомств. Я не успел произнести наш лозунг, как она крикнула:

— Глупые, уродливые дети, — и захлопнула дверь.

Несмотря на то, что я был большим мальчиком, я плакал от уныния. Дедушке это не понравилось, и он набросился на женщину с речью, колотя в ее дверь кулаками и ногами, ругаясь как черт. Все плохие слова из моего арсенала были усвоены в тот день.

В настоящее время я слишком взрослый, чтобы плакать, но я действительно стону от боли, мучительной боли, потому что, в отличие от того времени, я чувствую вкус железа в своей крови. Мириам вложила огромную силу в этот замах, и я оказался слишком близко к большой деревянной доске при ударе.

Я в агонии хватаюсь за лицо, кладу руку на дверной косяк, чтобы стабилизировать себя и не согнуться пополам. Привкус крови становится все более заметным, и не прошло и секунды, как я чувствую, как она сочится у меня из носа.

— Грета, — доносится приглушенный голос тренера с другой стороны двери.

— Кто там? — спросил он.

Я не слышу, отвечает ли она, и когда меня снова пронзает приступ боли, я громко стону, и дверь снова открывается.

— Что произошло, во имя всего святого? — тренер брызжет слюной при виде представшей перед ним сцены.