Полуночные тени

— Колдовство осталось, — объяснял Зиг, — а проклятие ушло. А почему… есть у меня мысли, почему, но какие-то они слишком уж простые. Даже, понимаешь ли, стыдно: триста лет нелюдями мыкаться, когда решение вот оно!

— Да какое же, скажи?!

— Ты помнишь, Сьюз, что со мной было после той ночи, когда…

Он не договорил, но я поняла. И то поняла, что напомнить хотел, и то, что думал о проклятии. Боги великие, как просто! Чужую кровь за себя… или свою — ради другого! Он же сам говорил!

— Зиг… ох, Зиг! Ты же сам говорил! Сам же говорил, что есть жертва и жертва, и…

— Дурак я был, верно, Сьюз? Столько лет, а ведь знал… просто подумать не мог, к себе приложить. Привык считать себя проклятым.

Он рассмеялся вдруг. Подтолкнул меня, кивнул на стог сена за конюшней:

— Гляди, пока мы с тобой в вопросы и ответы играем, умные люди времени на ерунду не теряют!

В сене валялись Анитка и Терес, и по их счастливому виду всякий бы понял, что похитивший Аниткино сердце менестрель наконец-то забыт и отринут.

Ульфар больше не решался нас штурмовать. Но и не уходил. Ждал чего-то. Ждали и мы. Зиговы ребята дважды выбирались за стену — они называли это «поохотиться». Оба раза притаскивали пленных, но те знали о планах Ульфара не больше нашего. Одно только прояснилось — с ним и правда был сильный маг, из столичных, и в войске барона Ренхавенского его боялись до судорог. Все, даже сам барон.

Похоже, прав был Зигмонд: маг тот и впрямь не брезговал жертвовать Хозяйке тьмы чужие жизни.

Перед храмовым днем Анегард объявил, что не выпустит из замка ни души — традиции там или нет, а так рисковать он не намерен. Кто-то из селян начал было возмущаться, но ему быстренько шепнули про Ульфарова мага и кровавые жертвы — Зигмонд позаботился пустить по замку жуткие слухи, хотя Анегард считал, что лучше б люди такого не знали. Баронесса Иозельма — это рассказала на кухне старуха Инора — закатила сыну скандал с битьем тарелок, словно какая-нибудь трактирщица. Сначала требовала сопроводить ее в храм с должным почетом, затем — просто отпустить ("Раз уж ни у кого здесь нет смелости пройти к богам мимо вражеского лагеря, это сделаю я!"), а под конец — хотя бы разрешить помолиться не в четырех стенах, а под открытым небом. "Сидите под замком, любезная матушка, — отвечал Анегард, — искренние молитвы боги слышат отовсюду". Представляю, с какой искренностью после этих слов ее милость проклинала сына! Боги должны были не просто услышать — уши заткнуть!

Вволю посудачив, мы сошлись на том, что выпускать змеюку-баронессу вышло бы себе дороже, так что Анегард решил правильно, хоть это и против сыновней почтительности. Да и Ульфару верить тоже чревато — станет вам блюсти обычаи храмового перемирия человек, приносящий кровавые жертвы, ждите, как же! Как ни крути, Анегард знал, что делал.

Поэтому в храмовый день каждый молился, как умел. Хотя, конечно, бодрости духа это людям не прибавило.

А следующим вечером осада закончилась, как мы не ждали. К замку Лотаров подошли войска короля.

* * *

Наверное, зрелище было красивое — флаги, всадники… королевское войско все-таки, не какой-нибудь там наемный сброд! Наверное… Я хотела посмотреть, но кто б меня пустил на стену? Там только караульные, да Анегард с Гарником на площадке над воротами… Так что я стояла в толпе на дворе, стиснутая между бабушкой и толстухой Бертой, и слушала звонкий голос герольда:

— Именем короля, открыть ворота! Его величество Гаутзельм Гассонский самолично разберется в споре баронов Лотарского и Ренхавенского! Славьте королевское правосудие!

Анегард кивнул Гарнику, тот скомандовал, и ворота замка натужно, словно нехотя, начали отворяться. Женщины радовались: конец нудному сидению взаперти, уж король-то разберется, кто прав, кто виноват! А меня грызла странная, мне самой непонятная тревога. Осаде-то конец, но кто окажется в победителях?

Напрасно мы думали, что в распахнутые ворота торжественно въедет король во главе пышной свиты. Первыми вошли солдаты. Их командир сказал что-то спустившемуся вниз Анегарду, тот кивнул, махнул Гарнику.

— Я знаю, они караулы менять будут, — шепнул невесть как оказавшийся рядом рыжий Рихар. — С наших на королевские.

— Зачем? — не поняла я.

— Известно зачем, — буркнул рыжий. — Ты что думала, король свою драгоценную жизнь чужой охране доверит?

Вряд ли Анегарда обрадует такой поворот, подумала я. Как будто в его замке королю грозит опасность! Еще бы к мятежникам приравняли!..

— Ра-азойди-ись! Не-е толпи-ись! — к нам подошел королевский солдат, окинул оценивающим взглядом, подкрутил усы, подмигнул Анитке. Скомандовал развязно: — Так, бабоньки-девоньки, кто хочет свести знакомство, милости просим ночью, а сейчас — расходимся, расходимся! Обозу проезд нужон!

Анитка фыркнула, развернулась, мотнув косой, и ушла в кухню. Рихар презрительно сплюнул:

— Красавчики столичные! Много о себе воображают. Да, Сьюз! Чуть не забыл, господин Анегард велели твоего Рэнси на псарню забрать.

— Зачем?!

— Чтоб не покусал кого. А то вчинят безвинной собаке покушение на королевское войско, — мальчишка фыркнул.