Полуночные укусы. Сборник рассказов из серии "Морганвилльские вампиры" (ЛП)

Всякая бравада покинула меня. Я был всерьез напуган, сердце колотилось как бешеное, и воображение рисовало тысячу ужасных способов погибнуть здесь, в этой вонючей, нагретой солнцем комнате. Я лежал на жестком заплесневелом ковре, мебель вокруг выглядела заброшенной и пыльной — по крайней мере, та, что еще не развалилась на куски.

Странно, но сверху доносился звук работающего телевизора. Шли местные новости. Официальные вампирские дикторы сообщали о незначительных происшествиях и международных делах — ничего, что могло бы взволновать массы населения. Не новости, а опиум для народа.

Звук наверху выключили, и Джером отпустил меня. Я шлепнулся на бок, потом лицом вниз, потом принялся извиваться, пытаясь встать на колени, но лишь набрал полный рот пыли. Позади послышалось сухое дребезжание.

Это смеялся Джером.

— Смейся, пока можешь, шут гороховый, — проворчал я и сплюнул.

Вряд ли он видел «Ковбой Банзай», но попытаться стоило.

Ступеньки заскрипели — кто-то спускался со второго этажа. Я сменил позу, потому что хо-тел увидеть злобного зверюгу, автора спектакля о моей, скорее всего, ужасной смерти…

Проклятье!

— Привет, сын, — сказал мой папа Фрэнк Коллинз. — Извини за все это, но я знал, что по доброй воле ты сюда не поедешь.

Веревки развязали — после того, как я пообещал быть хорошим мальчиком и не пускаться в бегство при первой же возможности. Отец выглядел в целом как обычно: недобрым, но сильным. Начинал он просто как грустный алкоголик, напивающийся время от времени, но после смерти моей сестры — несчастного случая или убийства, выбирайте сами — он совсем потерял контроль над собой. Как и мама. Как и я, если уж на то пошло.

Когда это произошло, отец стал все чаще из грустного алкоголика превращаться в злобного, беспробудного пьяницу, одержимого охотой на вампиров. Ненависть к ним копилась в нем не один год и взорвалась, словно старая тротиловая шашка, когда умерла мама. Возможно, она покончила с собой. Но мы с папой оба в это не верили. Во всем были виноваты вампиры — как и в прочих ужасах нашей жизни.

Так, по крайней мере, я считал раньше, а папа и до сих пор.

Я чувствовал исходящий от него запах виски. Джером, продолжая источать вонь тухлого мяса, плюхнулся в кресло в углу и теперь читал книгу. Забавно. В бытность живым Джером не сильно увлекался чтением.

Послушно сидя на старой, пыльной кушетке, — главным образом, потому, что онемевшие ноги меня не держали, — я пытался восстановить циркуляцию крови в пальцах. Обниматься мы с папой не стали. Он расхаживал по комнате, и растревоженные пылинки повисали в воздухе, мерцая в тусклом свете, пробивающемся сквозь грязные окна.

— Дерьмово выглядишь, — заявил папа, остановившись, чтобы рассмотреть меня.

Я поборол желание показать ему неприличный жест, как Марджо, потому что за это он просто выбил бы из меня все дерьмо. Вид его действовал на меня ужасно. Вроде бы я любил его, но в то же время мне хотелось его поколотить. Сам не знаю, чего мне хотелось, — разве что быстрейшего окончания всего этого.

— Здорово! Спасибо, папа, — сказал я и откинулся на кушетке, стараясь по мере сил выглядеть глубоко несчастным. — Я тоже скучал по тебе. Вижу, ты прихватил с собой всех своих друзей. Ох, постой!

В последний раз папа в буквальном смысле прикатил в Морганвилль — на мотоцикле, в компании хамоватых приятелей-байкеров. На этот раз никаких признаков их не наблюдалось. Интересно, когда они, наконец, велели ему отвалить и насколько в жесткой форме?

Отец не отвечал, продолжая пристально рассматривать меня. На нем была кожаная куртка с множеством молний, вылинявшие голубые джинсы и прочные башмаки. Примерно то же, что и на мне, минус куртка, потому что только тупой болван напялит куртку в такую жару. Папа, ты хоть представляешь, на что ты похож?

— Шейн, — заговорил он. — Ты знал, что я вернусь за тобой.

— Да, это действительно мило. При нашей последней встрече ты пытался взорвать меня вместе с домом, полным вампиров, помнишь? Как мое второе имя? Побочный Убыток? — Да, он пошел бы на это. Я слишком хорошо знал папу, чтобы рассчитывать на что-то другое. — Ты так-же оставил меня гореть заживо в клетке. Так что извини, если мои глаза не увлажняются при звуках музыки.

Выражение его лица не изменилось, будто это была всего лишь маска из грубой кожи, обветренной и обожженной солнцем.

— Это война, Шейн. Мы с тобой уже обсуждали это.

— Забавно, но я не помню, чтобы ты сказал: «Если тебя схватят вампиры, я оставлю тебя гореть, болван». Но, может, я просто подзабыл все детали твоего хитроумного плана. — Чувствительность в пальцах рук и ног начала восстанавливаться. Ощущение было не слишком приятное — словно я окунул их сначала в аккумуляторный электролит, а потом в щелок. — Я сам, может, как-нибудь и переварил бы это, но тебе понадобилось втянуть моих друзей.