— Думаю, что они, — ответил Удинаас. — Рулад умер как омытый кровью воин. Он благороднорожденный. Так что должен быть озолочен.
— Какая трата денег, — вздохнул Халед.
Второй раб, Ирим, ухмыльнулся: — Когда Эдур завоюют, нам троим нужно создать компанию по очистке курганов. — Он и Халед поставили сундук на деревянные катки и толкали к яме.
Угли раскалились, железные носилки опаляли сухим жаром.
Удинаас засмеялся: — На курганах чары. Их охраняют теневые духи.
— Тогда наймем мага, который сможет всё расколдовать. Духи сами уйдут вместе с проклятыми Эдур. Останутся гнилые кости. Мне уже снится тот день.
Удинаас оглянулся на него через плечо. — И сколько ты задолжал, Ирим?
Улыбка увяла. — И правда. Я смогу все выплатить. За внуков, что все еще в Трейте. Все заплачу. Удинаас, разве ты не мечтаешь о том же?
— Некоторые долги не оплатить золотом. Мои мечты — не о богатстве.
— Точно. — Улыбка вернулась. — Ты просто желаешь сердца той, что настолько тебя выше — даже Странник завладеть не поможет. Бедняга Удинаас, мы все с грустью качаем головами, взирая на тебя.
— Скорее не с грустью, а с жалостью, — пожал плечами Удинаас. — Достаточно. Можете идти.
— Вонь держится до сих пор. Как ты выдерживаешь?
— Скажите Уруфи, что я начал.
Не время было уединяться, однако Тралл Сенгар застал себя именно за этим занятием. Внезапное понимание — он заморгал, осознавая, где находится. В Длинном Доме, месте своего рождения, стоит перед центральной опорой и ее кривым мечом. Казалось, жар очага неспособен поникнуть в кости. Одежды его были влажны.
Он оставил снаружи родню, сцепившуюся в тихой борьбе воль. Король — Ведун со своей нуждой в мече — против Томада и Уруфи, настаивающих на должном погребении омытого кровью воина, воина, бывшего их сыном. Конфликт, в котором Ханнан Мосаг мог потерять авторитет среди Тисте Эдур.
Но теперь тайны не сохранить. Ссору видели многие; и, в соответствии с традицией, многие должны узреть и ее разрешение.
Его мысль не смогла остаться холодной. Страдание затопило его, обожгло, как кислота. Будто бы он пробудил своего личного демона, сильного и голодного, и теперь может лишь смотреть, как тот питается его душой. Грызущие сожаления, алчное чувство вины, раскаяние — что за щедрый пир.
Ту сцены наблюдали иноземцы. Он осознал это внезапно, и был поражен. Торговец и его аквитор. Летерийские гости. Передовые шпионы грядущей делегации.
Противостояние Мосага с Сенгарами было гибельной ошибкой, по многим причинам. Пострадало великое уважение, которое Тралл прежде испытывал к Королю — Ведуну. Он был обижен и мечтал вернуться в мирные времена до путешествия. До того, как обнажились все слабости и пороки.
Он шагал тогда по лесу, ум был заполнен срочными и тревожными вестями. Оставленное позади копье, железное острие в груди летерийца. Уставшие ноги несли его сквозь тени, мокрые мокасины стучали по пестрой тропе. Ощущение, будто нечто не замечено, какое — то знамение. Будто входишь в комнату, из которой кто-то только что вышел; хотя в его случае комнатой был храм леса, священная земля племени Хирот, и он не заметил следов, подтвердивших бы смутные опасения.
Сейчас то ощущение вернулось. Они прошли через судьбоносные события, не понимая их значения, скрытого смысла. Необходимость выживать сделала их слишком невнимательными.
Внутри Тралла поднималась ледяная волна уверенности, и он знал совершенно точно, словно в сердце вонзился нож: скоро случится что-то ужасное.