Полуночный Прилив (ЛП)

Он потерял сознание в Доме Мертвых — «ах, есть ли в этом тайный смысл?» — и был вынесен прочь, вероятно, сразу сюда, на свою постель в закутке дома Сенгаров. Сколько он был без сознания, неясно — очнулся он в одиночестве. Ни одного раба во всем здании. Ни готовой пищи, ни грязной посуды — никаких признаков, что обитатели ели. Очаг — курган белого пепла, в котором еще остались маленькие янтарные угольки. Снаружи тишина, если не считать слабого свиста ветра и тихой капели.

Голова была как в тумане, движения медленными и неловкими; однако он сумел разжечь очаг. Отыскал дождевик, вышел на улицу. Никого там не встретив, он прошел к побережью. Чтобы взирать на пустое, намекающее небо и пустое, намекающее море. Чтобы выдерживать напор тишины, шум ветров, крики чаек, плюющий в лицо дождь. Один на пляже, посреди этих беснующихся легионов.

Мертвый воин, который стал живым.

Летерийская жрица, что бежала перед лицом призыва собрата — летерийца о милосердии, помощи, утешении.

Удинаас подозревал, что в цитадели Короля — Ведуна собрались все Эдур. Жестокое столкновение воль, а посреди — будто остров среди гневливых бурь — уродливая фигура Рулада Сенгара, восставшего из Дома Смерти. Золотые доспехи, восковые одежды — он, вероятно, не может ходить под таким весом. Но монеты скоро удалят.

Труд Удинааса будет… отменен.

Это должно доставить боль. Мучительную боль. Но убрать их необходимо, и как можно быстрее. Пока плоть и кожа не примут в себя тяжелые кругляши.

Рулад не труп, не живой мертвец — ведь неупокоенные не кричат. Он вновь живет. Его нервы проснулись, его мозг снова пылает. В темнице золота.

«Как я, раньше. Как все летерийцы. Общая ловушка. О, этот Рулад наделен поэтическим даром, но его слова предназначены для Летера, не для Тисте Эдур».

Лишь одно понимание выбивалось из дикого хора, нарушало его слаженность. Рулад близок к сумасшествию. Разум Удинааса не питал сомнений по этому поводу. Умереть, чтобы вернуться в тело, которое больше не твое, тело, принадлежащее лесу, листьям и могильному кургану. Что это было за странствие? Кто открыл ему путь, и зачем?

«Все из-за меча. Должно быть, так. Меч, не желающий покидать его руку. Ибо с Руладом Сенгаром еще не покончено. Для меча смерть — ничто. Ничего не кончается».

Дар, который предназначался Ханнну Мосагу. Кажется. Кто предложил его?

«Но Ханнан Мосаг не получит меч. Вместо него он избрал Рулада. Теперь сила меча нависла над головой Короля».

Это может разорвать союз племен. Подкосить Ханнана Мосага и его К'риснан. Разумеется, если Рулад не подчинится королевскому авторитету.

С Фиром или Траллом было бы легче. Даже с Бинадасом. Но нет, меч выбрал Рулада, не омытого кровью, жаждущего драки юнца, парня с бегающими глазами и мятежной душой. Возможно, он сломлен. Однако Удинаас подозревал, что это не так. «Я сумел привести его назад, утишить вопли. Отсрочка безумия, за время которой он смог собраться и припомнить, кем был».

Удинаасу пришло в голову, что он совершил ошибку. Большим милосердием было бы не вмешиваться, позволить быстро соскользнуть к безумию.

«А теперь он станет моим хозяином».

Вокруг лодыжек кипела пена. Наступал прилив.

* * *

— Как будто деревня населена духами, — произнес Бурак Преграда, носком сапога пододвигая полено к костру. Он скривился, вдохнув исходящий от сырых березовых дров дым.

Серен Педак еще мгновение смотрела на него, затем пожала плечами и потянулась за помятым чайником, стоявшим на плоском камне неподалеку от костра. Наливая чай, она почувствовала жар даже сквозь кожаную перчатку. Чай несвежий, но она не поморщилась бы, выпив и более горькую жижу. «По крайней мере тепло».

— Как долго все это тянется?

— Умерьте нетерпение, Бурак, — посоветовала Серен. — Разрешение нынешних проблем не принесет облегчения… если верить, что разрешение вообще возможно. Мы видели его своими собственными глазами. Мертвец ожил, да слишком поздно.

— Тогда Ханнан Мосаг должен просто срубить ему голову — и конец всему.