Полуночный танец дракона (сборник)

– Словесная диета, сам понимаешь. Еврейский бадминтон: он подает – она отбивает, она подает – он отбивает. При этом, конечно же, никто не выигрывает, но, заметь, и не проигрывает.

– Я никогда об этом не задумывался.

– Ну так подумай. Пойдем, пора подкрепиться.

Мы повернули назад и направились к воротам парка.

– И еще одна вещь, – сказал старик.

– И еще тысяча других вещей.

– А кто это считал? – сказал он.

– А вот смотри. Куда я положила этот список?

– Список! Кому нужны твои списки?

– Мне! Тебе не нужны, а мне нужны!

– Послушай…

– Дай мне договорить!

– И так до бесконечности, – усмехнулся Сид.

Через пару дней он позвонил мне домой.

– Слушай, я раздобыл диктофон!

– Зачем?

– Ты писатель, я писатель. Пособираем зерен для наших мельниц.

– Ну…

– Я за тобой заеду.

Мы вновь отправились на прогулку по приморскому парку. Стоял на удивление тихий и погожий калифорнийский вечер, о каких мы даже не рассказываем родственникам с восточного побережья из опасения, что они поверят и тут же заявятся в гости.

– Я ничего не хочу слышать!

– Замолчи! Мне надоели твои вечные увертки!

– Да, – сказал я, прикрыв глаза. – Все то же. Та же пара и тот же разговор. Волан по-прежнему над сеткой. Проигравших нет. Ты и вправду собрался записывать их разговор на диктофон?

– А что, зря, что ли, Дик Трейси его изобретал[9]?

Когда мы медленно подошли поближе, он незаметно включил диктофон.

– Как же его звали? Ах да – Айзек!

– С каких это пор?

– Конечно, Айзек!

– Его звали Аароном!

– Да нет же! Это старшего звали Аароном!

– Нет, младшего!

– Кто тебе это сказал?

– Кто, как не ты!

– Как только у тебя язык поворачивается.

– Что, правда глаза колет?

– Да я докажу тебе как дважды два…

– Во дают! – довольно хмыкнул Сид, проходя мимо них с включенным диктофоном в кармане.

И так раз, и другой, и третий.

Потом совершенно неожиданно скамейка два вечера пустовала.

На третий вечер я зашел в находившийся неподалеку небольшой кошерный магазинчик и, указав на скамейку, поинтересовался судьбой ее завсегдатаев. Имен их я, разумеется, не знал. Конечно, конечно, сказали мне. Роза и Эл, Эл и Роза. А фамилия у них Штайн. Эл и Роза Штайн ходили сюда много лет, ни единого вечера не пропустили, но теперь этому конец. Эла уже нет. Такие дела. Умер во вторник. Вот скамейка и опустела, но тут уж ничего не поделаешь.

Хотя я и не был знаком с супругами Штайн, это известие наполнило мое сердце грустью. В маленькой местной синагоге я узнал название крошечного кладбища и, испытывая некоторое смущение и не вполне понимая зачем, отправился туда, чувствуя себя так же, как в ту далекую пору, когда я – тогда еще двенадцатилетний гой – зашел в синагогу, находившуюся в самом центре Лос-Анджелеса, чтобы разобраться, а каково это – ощущать себя частицей этой толпы поющих и молящихся людей с покрытыми головами.

Конечно же, она была там. Она сидела возле камня, на котором было вырезано его имя, и говорила, говорила, говорила, время от времени касаясь камня рукой.

А что же он? Как и прежде, он ее не слушал.

После захода солнца я отправился в парк. При виде пустой скамейки сердце заныло у меня еще сильнее.

Но что я мог сделать?

Я позвонил Сиду и задал ему один-единственный вопрос:

– Надеюсь, ты сохранил все эти пленки?

В один из последних теплых вечеров мы с Сидом решили прогуляться по кошерной эспланаде, где помимо прочего можно было купить совсем недурное пастрами и сладкие ватрушки, и вновь вышли к берегу, где стояло никак не меньше пары дюжин скамеек. И тут Сид неожиданно сказал:

– Хотел бы я знать…

– Это ты о чем, Сид? – спросил я, заметив, что он смотрит в сторону скамейки, пустовавшей уже почти неделю.

– Посмотри. – Он взял меня под руку. – Видишь эту старую женщину?

– И что же?

– Она вернулась! А я-то думал, что с ней что-то стряслось.

– Я это знаю, – улыбнулся я.

– Ничего не понимаю! – изумился он. – Таже скамейка, и говорит она не меньше прежнего…

– Все правильно.

Скамейка была уже совсем недалеко.

– Странное дело, – прошептал он еле слышно. – Она, похоже, разговаривает сама с собой!

– Не совсем так, – покачал я головой. – Прислушайся получше.

– Пожалуйста, не морочь мне голову! Кому нужны все эти твои, с позволения сказать, аргументы? – воскликнула старая женщина, глядя горящими глазами на пустую половину скамейки. – Думаешь, у меня их нет? Ошибаешься! Послушай лучше, что я тебе скажу!

– Это тебя-то я должен слушать?! – послышался внезапно мужской голос. – Как я до этого дожил!

– Тот же голос! – изумился Сид. – Это его голос! Но он же умер!

– Все верно, – кивнул я.

– Это еще не все, – сказала старая женщина. – Посмотри, как ты ешь. Хоть раз посмотри!

– Легко тебе говорить. – Голос старика упал.

– Ну, так давай говори ты.

Раздался щелчок. Сид перевел глаза вниз и увидел, что старая женщина держит в руках диктофон.

– И еще одна вещь, – сказала она.

Щелк.

– Почему я должен все это терпеть?! – взмолился мужской голос.

Щелк.

– Интересно, что станется с тобою, когда я скажу всю правду?

Сид заглянул мне в глаза.

– Ты? – спросил он.

– Я, – признался я.

– Как? – спросил он.