Полуночный Валентайн (ЛП)

Я хватаю ее за руки и кричу ей в лицо:

– Я БЕРЕМЕННА? РЕБЕНКОМ?

Растворяясь в смехе, она говорит:

– Нет, пиньятой! Конечно, ребенком!

Громкий, неистовый звуковой сигнал издает одна из машин, подключенных к Тео.

Мы обе замираем, Ана реагирует первой. Она спешит к его постели, всматривается в черный ящик с какими-то зелеными мигающими цифрами, затем оборачивается и бежит мимо меня, зовя докторов.

– Ана! – ору ей вслед в панике. – Что происходит?!

Она направляется к дежурному по коридору, крича через плечо.

– Его сердцебиение стремительно растет! – и исчезает за углом.

Я поворачиваюсь вокруг и бегу к кровати Тео, настолько безумно, что путаюсь в своих ногах и практически падаю. Хватаю его за руку и падаю на постель, тяжело дыша в ужасе от всех звуков на аппаратах. С ума сходит не только монитор сердцебиения, но и несколько других устройств.

Все. Он умирает.

Я начинаю неудержимо рыдать.

– Не смей покидать меня, Тео! Не смей! Я люблю тебя! Ты мне нужен! Я никогда не прощу тебя, если ты оставишь меня!

Слабое давление на мою руку, такое легкое, что его сложно почувствовать, прерывает мои истерические крики, как будто кто-то выдернул вилку из розетки. Я замираю, глядя на руку Тео, сжимающую мою...

Время замедляется. Каждый удар сердца отражается громом в ушах. Я смотрю на его лицо с удивлением и радостью, наблюдая, как происходит второе чудо ночи.

Тео медленно открывает глаза и смотрит на меня.

Его взгляд сначала туманен, но через несколько мгновений фокусируется. Мы вглядываемся в глаза друг на друга в бесконечном молчании. Я боюсь дышать, чтобы не пропустить хотя бы малейший признак узнавания.

Он хоть что-то понимает?

Сильно сжимая его руку, я наклоняюсь к его груди и умоляю:

– Тео? Тео, ты меня слышишь? Ты можешь говорить? – когда он не отвечает, слезы снова начинают стекать по щекам. Я чувствую, как мое лицо искривляется в гримасе, как последняя надежда распадается в пустоте, которую вижу в его темных, черных глазах.

– Пожалуйста, если ты меня слышишь, пожалуйста, скажи что-нибудь! – умоляю я.

Наконец, после того, что кажется вечностью, уголки его губ изгибаются в призраке улыбки.

Слабым, скрипучим голосом слова практически неразборчиво выливаются из его рта.

– Этого было недостаточно.

– Что? Что ты имеешь в виду? – я едва могу говорить от слез. Все мое тело сотрясается от рыданий. Когда его губы шевелятся, но не произносят слов, я наклоняюсь ближе, прижимая ухо к его рту и умоляя повторить.

Что он делает на одном выдохе.

– Любви к тебе недостаточно для одной жизни.

Я падаю на колени, когда команда врачей и медсестер врывается в комнату.

ЭПИЛОГ

Тео

Два месяца спустя

Долбанные желтые шарики.

Самая глупая вещь, которую можно бояться, правда? Правда. Итак, представьте мое удивление, когда я просыпаюсь в больнице после несчастного случая – моего первого несчастного случая – и вижу в коридоре ребенка с желтый шариком в руках, и пугаюсь его чуть ли не до сердечного приступа.

Это была первая подсказка, что происходит что-то странное.

Сначала я предположил, что дело в черепно-мозговой травме. Протаранить голову стальной ракетой, несущейся со скоростью 120 километров в час, никому не пойдет на пользу, с этим фактом согласиться каждый. Но потом стали раздаваться голоса. Слабые шепоты в ушах. Женщины и мужчины. Мужчина казался той еще занозой в заднице, если честно. Доставал своими ударами молнии, футбольной статистикой и какой-то гостиницей. В этом не было никакого смысла.

Но женский голос... Слышать ее было все равно что слышать ангела.

У нее был удивительный смех: шелковистый, гладкий и текучий, как вода. И он был чертовски сексуальным. Для моих ушей он был музыкой.

Да, мне нравился воображаемый голос в голове. Не осуждайте меня.

И не заставляйте говорить о том, как мой собственный голос изменился и стал похож на другой голос в моей башке – того самого раздражающего мужика.

И будто этого было недостаточно, чтобы я чувствовал себя хреново, у меня стали всплывать явно не мои воспоминания. Вещи, которые я не делал, места, где я никогда не был, люди, которых я никогда не встречал.

Потом начались сны.

Технически, это были кошмары, потому что они были безумно страшными. Страшными были не столько сами сны, сколько их насыщенность. Как будто я находился там, в них.

Будто жил чужой жизнью по ночам.

Далее появились новые привычки и желания. «Медвежий коготь» на завтрак каждый день? Конечно, почему бы и нет. Французское вино за двести баксов за бутылку? Давай сюда!

Писать маслом, хотя раньше даже не брал в руки кисть и уж точно не мог нарисовать прямую линию, даже ради спасения человечества?

Да, запросто!

Плюс у меня развилась одержимость этим старым, пустым домом в викторианском стиле. Больше, чем одержимость – зависимость. Мне необходимо была находиться рядом с ним. Я не мог держаться от него подальше больше суток, и это максимум. Словно он гигантский гребаный магнит, мощная черная дыра, втягивающая меня в себя. Я часами бродил по его комнатам, гадая, что, черт возьми, со мной происходит.

Единственным логичным выводом было то, что я схожу с ума.