Полунощная Чудь

Каким-то образом он сумел прошагать много часов. Но чем ближе он был к озеру, тем гуще был туман за его спиной. Он добрался до края озера и побрел вброд по воде, хотя знал, что это бесполезно: солнце уже взошло, а луна давно ушла с неба. Первые завитки тумана дотянулись до него и схватили за горло. Стикел почувствовал, как ледяные пальцы разрывают его душу; мир начал кружиться. Он упал лицом в воду. Туман, как отступающий отлив, вернулся обратно, за деревья. Тело Стикела поплыло по поверхности, поток нежно понес его к центру озера.

Так что никто в Лорне не узнал, что их надежда, Светоносица, пришла.

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА. Вниз по Долине Призраков

Второе утро в Годе. При первых бледных лучах рассвета Таласса попыталась разомкнуть глаза. Немедленно пришла боль, как если ей в глаз бросили песок. Она опять крепко сжала веки, но на зрачках осталось сводящее с ума сияние солнца, такое яркое, как будто она целый смотрела на него не отрываясь. Ее сердце забилось, а мысли заметались в голове. Неужели ее глаза стали настолько чувствительны, что она больше никогда не сможет опять взглянуть на солнце? Она осторожно приоткрыла их, немного. На этот раз боль была намного меньше. Она потянулась за своей одеждой и, сузив глаза, начала одеваться.

Снаружи, на площади, большую часть ночи шли приготовления к отъезду, и проспав крепким сном час или два, остальное время она пролежала на своей койке, не в состоянии уснуть. Только ближе к рассвету шум прекратился. Теперь, напротив, стояла мертвая тишина: страх витал над горной деревней, только изредка лаяли собаки или приглушенно плакали младенцы. Теперь же она услышала голос пастушьих рожков и звяканье колокольчиков, висящих на шее у яков.

Был и еще один приглушенный, тихий звук, который она никак не могла узнать. И только сейчас она поняла: снег, ночью пошел снег.

Она осторожно приоткрыла ставни своей комнаты. Снаружи был белый мир. Большие белые снежинки кружились над деревней; крыши домов были покрыты толстым девственным покрывалом; слой снега по меньшей мере в фут глубиной лежал на площади; горы стали невидимы из-за темно-серого облака, неторопливо катящегося на север и похожего на изнанку серого моря, нависшего над домами деревни. Издалека доносился ровный рев реки, приглушенный белый одеялом, наброшенным на горы. Она быстро отпрянула назад, спасаясь от бледного света восхода. На память пришли слова Гарадаса, сказанные прошлой ночью: «Спуститься с гор будет нетрудно, но если придет зима, мы не сможем вернуться в Году вплоть до весны».

Она содрогнулась. Было абсолютным сумасшествием уходить из деревни в такую погоду, но выбора не было. Она должна как можно скорее добраться до Серебряной Чаши, во всяком случае не позже, чем через месяц. Даже сейчас жажда грызла ее, но ей хотелось не воды, а чего-нибудь другого, более темного и сытного. Вены горели огнем, от которого сердце билось как сумасшедшее.

Площадь уже наполнилась людьми: собралась вся деревня, даже старые и больные. Пока она стояла у окна, из тумана, как призрак, появилась Аланда и пошла на другую сторону площади. Судя по шуму хлопающих сундуков, где-то в доме тоже шли приготовления.

Она быстро вымылась и оделась, надев теплую нижнюю рубашку под меховой плащ, и высокие сапоги, которые примерила прошлой ночью. Она спросила себя, не будут ли они жать ноги, так как казались слишком маленькими. Потом улыбнулась, несмотря на свои мрачные мысли: мелкое неудобство, вроде этого, самая маленькая из ее проблем. Все было готово, она вышла в коридор. Там стояла Имуни, на ней был шерстяной плащ с капюшоном, в руках она держала сучковатую палку, а на лице было очень серьезное выражение. — Дитя, почему ты так оделась? — спросила Таласса.

— Я идут с тобой, — ответила Имуни, решительно нахмурив лоб.

Таласса опустилась на колени перед ней. — Я уже говорила тебе вчера, — ласково сказала она. — Мы скоро вернемся. Кроме того за нами присмотрит твой отец.

В этот момент из боковой двери дальше по коридору вышел сам Гарадас. На нем были шерстяные лосины с кожаными застежками крест-накрест и плащ с капюшоном, почти такой же большой, как и на Талассе. В одной руке он держал лук и колчан со стрелами, в другой — дорожную сумку.

Он тоже увидел одежду Имуни. — Имуни, я же говорил тебе, что ты должна остаться с матерью. Мы вернемся обратно весной, — жестко сказал он.

Лицо Имуни обиженно искривилось. — Все, вы, взрослые, одинаковы — всегда говорите и делаете одно и то же.

— И очень хорошо, что мы так делаем; иначе кто знает, какие бы глупости ты наделала, — сказал Гарадас, невольно улыбнувшись.

— Но Папа, ты же не будешь здесь к Празднику Света.

Он потрепал ее по голове. — Не забывай, с кем мы идем. Светоносица — ее мы благодарим в этот день. Разве мы не будем в безопасности вместе с ней? Разве у нас не будет собственный праздник, где бы мы не были?

Имуни посмотрела вниз с обиженным выражением на лице, ее губы были предательски надуты.