Полунощница

– Ты меня успокоил. Я валидол сосала, а мне не надо бы. – Танька потерла свой живот, словно соображая. – Дед Иван, черт его прибил к нам, еще пропал куда-то. Шурик плачет, деда ему подавай. А где я возьму?

Танька помолчала, потопталась, вздохнула, пошла к себе. Кусок обоины выстелился по полу.

Вчера, уезжая с острова, Семен дал круг. Вспомнил слова Васьки-Власия: «На Оборонный не езди, нет его там». Руль моторки точно сам повернул к знакомым скалам. В финской казарме забирать было нечего. Пистолет на дне теперь. Снасти рыбацкие – да хрен с ними, пусть старую сеть кто другой чинит. Погладил печку: «Пока, мать». Вышел из казармы, ноги нащупали знакомую тропу, понесли к схрону.

Внутри схрона пахло стылой землей, камнем. И только. Не приходили воспоминания об отце. Высокий лоб, вздутые жилы на загорелых руках, прищур – бледнели, размазывались, как в тумане.

– Батя! – позвал Семен.

Эхо посмеялось над ним.

Семен светил фонариком вокруг и все равно натыкался на ящики с боеприпасами, как на гробы, куда полегли все его близкие. Стало нечем дышать. Нащупал другой выход, пихнул плечом. Вывалился на площадку над обрывом. Поднялся, отплевался. Под ним – вечерний покой Ладоги.

Вода, стальная, глубокая, ждала.

Собравшись с силами, Семен заполз обратно в схрон, навалился на ближний ящик, поднатужился, протолкнул его в просвет. Дальше. Дальше. На площадку. Дальше. Дальше. Спихнул в пустоту. Ладога проглотила, вспенилась. Семен постоял над обрывом, помедлил, пока чернота не сравняла небо с землей.

Вода, посветлевшая неизвестными силами, проснулась, заметалась где-то внизу. Мало ей.

Семен уже подволок к просвету «шпицы», сверху его любимица, винтовка М-28. Ящик стал непомерно тяжелым, вроде как форму изменил, раздобрел. Не пролазил в проем. Семен отдернул руки, почудилось, что отца в гробу к обрыву двигает. Увидел явственно: отец лежит в кителе, в галифе. При орденах. Матово светятся носы его начищенных сапог.

Семен отполз подальше, вжался в земляную стену. Дрожащими пальцами нащупал мешковину, накинул на винтовки сверху. Приладил крышку, как было.

Сидел на полу, пока холод не пробрался под куртку.

Охранник он здесь, не хозяин. Был. На время, пока духу хватало. А нет – уйди в сторону.

Семен тяжело встал, закрыл просвет к Ладоге.

Вода ударила по обрыву, зашипела, улеглась.

Прошел мимо ящиков, не оборачиваясь. Держась за фонарик, как монах за свечу, прополз по тоннелю наружу.

Там была ночь. Фонарик мигнул, погас. Батарейка села. Семен заделывал вход на ощупь. Под руку лезли мохнатые липкие первые листья рябинника.

Семен бывал в Сортавале и раньше. Но вчера, когда швартовал моторку у причала, город показался ему незнакомым. Желтые вывески, лезущие в глаза слова и номера телефонов. Мужики, которые, как и он на Валааме, катали местных туристов, пробили его взглядами до костей. Причал заскрипел под сапогами. Семен заторопился. Споткнулся о выбоину. Сзади хмыкнули. Новичок он тут, ясное дело.

Вспомнился Павел, который так же озирался на острове, всем говорил «извините», не выпускал из рук телефона. Все-таки этот двоюродный спас его на пожаре. Хотя, не явись он со своей болтовней, скорее бы жестянку выковырял из-под пола. Но, как ни крути, он, Семен, потерял сознание. Не выпихни его Павел наружу – всё, кранты.

В подъезде громыхали и матерились. Семен выглянул – соседи сновали с коробками. Обустраивались. Незнакомый дядька тащил кресло, как гармонь, на разведенных руках. Семен заперся, лег на кровать – матрас не скрипнул, как бывало дома. Белья не было, Семен о нем совсем не подумал. Надо идти в магазин… Завтра, всё завтра. Хотя было утро, Семен хотел проспать весь день, а может, и несколько дней кряду. Пока не решит, что делать. Закрыл глаза. Вонь новой мебели заползала в ноздри. Пластик, лак, обойный клей, чехол на матрасе, бензин от тарахтевшей под окнами газели – выживали, выкуривали Семена из нового жилища.

Встал, прошлепал на кухню, сшибая углы плечами. Споткнулся об обоину на полу. В Зимней ходил на автопилоте. Ориентировался по запахам. Где-то читал, так старые коты делают, сослепу.

В жестяную мойку с шипением обрушилась вода из куцего крана. Пошарил глазами вокруг. Эх! Не взял же ничего с собой. Ни кружки, ни тарелки. Надо было хоть у Таньки одолжить. Не сообразил. Семен набрал пригоршню, попил, вода отдавала известью, но ничего, не отравится. Распахнул кухонное окно настежь, высунулся. Смотрел. Подъехала еще машина, выгрузила какие-то деревяшки. Знакомая тетка с тряпичной сумкой все из того же материала в синих цветах поплелась в «Пятерочку». Проезжали туда и сюда легковушки, побежали на площадку дети. Семен цеплялся за людей глазами, понимая, что не знает, как на острове, всех вокруг. И не узнает до конца жизни.

Привычно поозирался в поисках очкарика в черной куртке. Горько хмыкнул. Закрыл окно. От петли отлетел хлипкий пластиковый колпачок.