— Стражники, — сказала Маша. — Слишком много стражников.
— Здесь их зовут дружинниками, — поправил Лумумба.
Я внимательно оглядел цепочку людей в форме. Среди пестрой толпы они были единственными, кто вел себя соответственно печальному моменту. Черные броники, каски, высокие шнурованные берцы, неподвижные, суровые лица… На груди каждого, дулом в песок, новенький АК.
— Стена вдоль берега мощнее и выше, чем с другой стороны, — сообщила Маха. — И пушки.
— Посмотрела бы я, как вы обойдетесь без пушек, когда из воды гигантские Кайдзю попрут, — проворчала Гамаюн.
— Кайдзю?
— И левиафан, и кракен, а еще этот… — она посмотрела в небо, будто там была подсказка. — Лиоплевродон. Такой водный динозавр, зубастый — просто ужас. После гибели Мурманска тут много кого расплодилось. Только успевай отстреливаться… О!Тухлая рыбка! — спрыгнув на песок, ворона хищным подскоком ринулась на какую-то дрянь и, разогнав мух, принялась с энтузиазмом клевать.
— А там кто?
Взобравшись на камушек и приставив руку козырьком к глазам, моя новая напарница рассматривала группу на помосте под красивым тентом, на полотнище которого светились громадные золотые буквы МОZК.
— Вероятно, бояре, — не глядя ответил Лумумба. — Члены правления золотодобывающего концерна.
— Покупайте футболки с портретом Князя Игоря! — вдруг заревело над головой. — Купите, и лик Великого Вождя не покинет вас никогда!
В воздухе развернулось гигантское полотнище. С него, как непокоренный Че Гевара на революционеров, взирал, вестимо, сам покойный. Машка мстительно прищурилась на воздушный шар:
— Интересно, а нельзя его как-то сбить? — а потом вздохнула. — Разве что из РПГ… Да где ж его взять-то?
Ветер принес густой, низко вибрирующий гудок: в порт, расположенный дальше по берегу, входил сухогруз. Даже отсюда было видно, что в доках работа не прекращается ни на миг. Кивали длинными шеями краны, по воздуху летали многотонные контейнеры, то и дело слышался лязг опускаемых цепей и скрип лебедок. По разгрузочным пирсам сновали грузчики. Автомобильные шины, мешки, ящики, пакеты… Обед, как говориться, обедом, а война — по расписанию.
Со стены грохнула пушка. Звук покатился над заливом, оставляя за собой гулкое эхо.
— Плот отбывает, — сказал я. — Эх, жалко, тело осмотреть не удалось.
— Нас бы всё равно не подпустили, — Лумумба поднялся и приставил ладони трубочкой к глазу, на манер подзорной трубы. — Черт, ничего не видно… Может, это вообще не князь. Выставили на всеобщее обозрение куклу…
Мы поднялись и пошли к берегу. Свинцово-серые тяжелые волны накатывали на серый прибрежный песок, в их серой масляной глубине отражалось тоскливое серое небо… М-да, поэтом лучше мне не быть.
Тот берег еле виднелся — просто темная полоска скал. Но над ними парило что-то громадное. Я попытался всмотреться, но глаза заслезились.
— А вы были знакомы с князем? — лично меня бы не удивило знакомство Лумумбы даже с чертом. Хотя с чертом, по правде говоря, он действительно знаком.
— Виделись пару раз, в Москве. Мы с Ольгой входили в комиссию по выработке монетарной политики. Игорь лично приезжал на переговоры.
— Так вы знали, что ваша бывшая вновь выскочила замуж? — Маша, хлюпнув, вытерла нос рукавом. Лумумба закатил глаза, и, достав из кармана платок, протянул ей.
— Что за манеры, мадемуазель. Вы же девушка…
— Монстрам обычно по барабану мои манеры. Так что с вашей бывшей?
— Зато мне — нет. А с бывшей… То есть, с Ольгой, — разумеется, знал. Мы же были коллегами. Пока она в Великие Княгини не подалась.
— Ясно. Обиду, значит, всё-таки держите.
— И ничего я не… — Лумумба замолчал, наконец-то сообразив, что Маха его троллит.
— Вы тут стоите, а гроб, то есть, плот, уплывает, — засуетилась птица Гамаюн. — Как блины жрать — так вы первые, а как убийство расследовать…
— Ты же сама верещала, что жрать хочешь! — не выдержал я. Да если б не ты, мы бы уже давно…
— Не ссорьтесь, дети. Щас всё будет, — Лумумба повернулся и критически оглядел меня с ног до головы, бормоча про себя: — Юпитер в доме Сатурна, Стрелец ушел в тень…
— Но-но, — предчувствуя недоброе, я спрятался за Машку. — Вы мне это прекратите. Не люблю. Пусть Гамаюн слетает.
— Она слишком заметная. Тут тонкота нужна…
— Тогда Машку превращайте. А меня после ковра-самолета до сих пор тошнит.
— А вот это… — Лумумба поднял руки, готовясь произнести заклинание. — Совершенно никого не колышет.
ЭРЕК. УЮ. ЧОРС!
В следующий миг в моем теле образовалась необыкновенная легкость. Глаза свободно, не испытывая никакого неудобства, развернулись назад и я увидел собственную спинку, покрытую жесткой черной с прозеленью, щетиной. Меж лопаток расправились и загудели радужные крылышки. Гамаюн, став вдруг железной громадиной, подскочила и уставила на меня круглый бездонный глаз.
Показав ей неприличный жест сразу четырьмя лапками, я поспешно взлетел. Ветер тут же меня подхватил и понес наверх, в сияющее чистое небо.
— Рассмотри там всё хорошенько, — напутствовал Лумумба. — Да побыстрее. Одна лапка здесь… — остальное унес ветер.