Чтобы не привлекать внимания, ребята отошли от стены и сели на свою давешнюю скамейку.
– Да, с таким не пропадешь… – протянула Вилька, имея в виду, конечно же, Петича.
– Но горя тяпнешь! – отрезал Ларик. – Кто его просил это делать? Герой выискался! Теперь самого спасать придется.
– Эй! – услышали они вдруг громкий, но будто из-под земли доносящийся шепот.
Ларик с Вилькой переглянулись.
– Слышала? Голос на его похож, – прошептал Ларик.
Вилькины глаза забегали по сторонам с быстротой молнии.
– Да здесь я! Вниз смотрите!
Из-под куста, росшего в овраге чуть ниже скамейки, на ребят смотрела перепачканная физиономия Петича.
– Ты как там очутился?
Вилька рванулась к нему, как медсестра к больному.
– Молча, – отряхиваясь, спокойно произнес Петич. – По транспортеру съехал. Мягкая посадка – и я тут.
Вилька посмотрела на Ларика, будто говоря взглядом: «Ну что, я же была права? Петич – настоящий супермен!»
«Вот такие они, девчонки, – мрачно подумал Ларик. – Сегодня одним восхищаются, а завтра… Правильно папа говорит из какой-то пьесы: «О женщины, вам имя – вероломство!»
Тут Петич прервал его размышления о женском коварстве.
– Смываемся отсюда быстрей! – крикнул он и, не тратя времени на объяснения, пустился бежать по тропинке.
– Стой! Дай я тебя хотя бы отряхну! – на ходу прокричала Вилька.
– Ну и производство у них там, – отдышавшись за киоском мороженого, начал Петич. Тем временем Вилька торжественно, как букет, купила и преподнесла ребятам три порции эскимо на палочке. – Как только машина въехала в загон и начала ссыпать песок, я сразу спрыгнул и спрятался за какой-то железякой. Песок размешали в таком огромном чане, и он оттуда пошел в какую-то крутящуюся машину. Шум стоит! Потому мне и спрятаться было легко, – объяснял он, облизывая мороженое.
– Ну, и… – торопил Ларик.
– Да подожди ты! – перебила его Вилька. – Дай человеку отдышаться.
– Жалко, фотоаппарат не захватил, – продолжал Петич. – Есть у меня такой маленький, шпионский. Так бы и вы все увидели. Ну, короче, промывается там этот грунт, а потом и сливается жижей в другое место. Оттуда черпалка захватывает его – и наружу, по такому же транспортеру.
– И ты?..
– Конечно! Когда все там занялись какой-то неполадкой, я на транспортер этот лег и поехал.
– А что они там делают? – спросил так ничего и не понявший Ларик.
– Говорю же, песок промывают.
– А зачем?
– Ну, извини, забыл спросить: «Дяденьки, а зачем вы это делаете?» – усмехнулся Петич.
Вилька прыснула и довольно сказала Ларику:
– А ты говорил, ни одной зацепки. Будут у нас зацепки!
– Конечно, – поддержал ее Петич. – Все потихоньку, помаленьку…
– Ничего себе потихоньку! – воскликнул Ларик.
Что и говорить, он был доволен новыми сведениями. Только его что-то мучило…
Хотя почему «что-то»? Понятно, что! Ведь это не он, а Петич так ловко побывал в самом логове врага.
Глава Х
Алмазы под ногами
Ларик ехал в метро и всю дорогу от «Сходненской» до «Маяковской» вспоминал одну картину. Точнее, будь его воля, послал бы он эту картину куда подальше. Это она сама назойливо вспоминалась, но никак не могла вспомниться.
А всего-то оказалось – «Последний день Помпеи» Карла Брюллова. Как только это дошло до Ларика, он подумал: «Все, пора завязывать с перенапрягом по делу этого дурацкого оврага!»
Потому что с чего бы ему вспоминать такие картины? Что он, искусствовед?
Впрочем, в душе-то Ларик понимал, почему мерещатся ему всякие неприятные видения. Вчерашний разговор с родителями не состоялся только потому, что они поздно вернулись из театра. А сегодня разговора уже, конечно, не избежать, хоть Ларик и постарался оттянуть его, с утра отправившись в школьную библиотеку сдавать учебники.
Еще у входа на эскалатор на «Сходненской» он взял бесплатную газету «Метро». И теперь машинально просматривал ее. Газета была пестренькая, в ней всегда рассказывалось о каких-нибудь сногсшибательных сенсациях. Про такие газеты папа говорил, что бутерброды в них заворачивать не рекомендуется, иначе обеспечено несварение желудка.
«Бутерброды, наверное, уже лет тысячу в газеты не заворачивают», – мрачно подумал Ларик, стараясь отвлечься от мысли о предстоящем вечером разговоре.
Он взглянул на часы. Полдень. В такое время он иногда сбегал из школы к папе в театр, находившийся у Патриарших прудов. А тот бывал так увлечен репетициями, что даже не задавал себе простой вопрос: почему это средь бела дня его сын не на уроках?