Полуостров трех морей

Ярослава тем временем влезла в резиновые нарукавники, а потом в бассейн. Пацаны бесились, и малышке нужно было беситься в их куче. Но мать её придерживала, точнее крепко держала. Ну и девчонка была настроена решительно, она не выпускала из вида братьев.

Я бы ещё долго наблюдала за этим семейством, но возле меня всплыла дамочка. Она зацепилась за бортик и возмущенно проговорила, ожидая моей поддержки:

– Теперь спокойно не поплаваем.

Я не поддержала дамочку ни в разговоре, ни во мнении.

– Так бывает – сказал я и поплыла вдоль бортика. Она уцепилась за мной. И мне пришлось выйти на сушу. Я устроилась на самом дальнем лежаке. Старушке ничего не оставалось, как проследовать за мной. В прямом смысле этого слова. Она забрала свои вещи и перебралась на соседний лежак. Я девушка воспитанная, и когда ко мне пристают с расспросами, с грустью в глазах не игнорирую.

– Когда у меня под окнами молодежь устраивает ночные посиделки, я вызываю полицию.

Меня как будто укололи в пятку, я чуть не подскочила. А может и мне вызвать полицию? Нет не по поводу молодежи и их ночных посиделок, а по поводу преследования. А правильно. Пусть полиция во всем разберется. Почему я должна бояться, если их работа меня защищать. И что я им скажу? Какие слова я должна подобрать, что бы они прочувствовали мой страх и приставили ко мне пару тройку человек с пистолетами и автоматами. Нет, они скажут, что реальной угрозы нет, и приходите, когда вас убьют. Потом будут разбираться, но мне уже будет все равно. Я занервничала. Собственные домыслы распаляли страх. Если все так жутко, как я себе напредставляла, то мне срочно нужно в полицию, следственный комитет, прокуратуру, к президенту.

– А с этими что делать? – продолжала тем временем женщина.

– С кем? – оживилась я.

Она резко махнула в сторону бассейна.

– Вот с этими.

– Ничего. Они же дети.

– Это предрассудки. Дети с пеленок должны быть воспитанными, культурными. Уметь вести себя в обществе. С молоком матери впитывать правила приличия и этикета.

Я представила эту картину (ну извините, у меня сильно развито воображение). Малыш в подгузнике, голова держится с трудом, только-только начинает реагировать улыбкой на папу, но уже в левой руке вилка, в правой – нож.

Я рассмеялась своим мыслям. Женщина взглянула на меня так, что захотелось спрятаться. Теперь я в её глазах упала, но мне было все равно. Тот, кто меня знает, тот всегда поймет. Ради реноме я не готова плясать под чужую дудку. И какое сложила обо мне мнение брюзжащая старушка – меня не волнует.

Мама Ярославы тем временем боролась с дочерью – уговаривала выйти из бассейна. Девочка долго не поддавалась на уговоры, но мать нашла волшебные слова. Она закрутила девчонку в полотенце, та забралась на лежак с ногами и притянула к себе сумку с игрушками. Сумка была большая и вместительная, выпирала в разные стороны неровными боками – контурами игрушек. Ярослава достала микрофон.

Я взглянула на старушку и зловредно подумала: «Это фиаско, бабуль».

Девочка включила его, и он виртуозно затрещал на разный манер, она добавляла ему громкость и музыкальные варианты. И тут старушку понесло. Она и так не выглядела доброй бабушкой, а под действием музыкальных инструментов вообще превратилась в кикимору.

– Прекратите этот бардак – выкрикнула она. Ну что, культурная же женщина.

Я пожалела, что находилась рядом с ней, мне за неё стало стыдно. Ну а что, мне в последнее время везет быть в неположенном месте в неположенное время.

– Сколько можно шуметь? – старуха двинулась на мамочку.

Вот кто культурная, так это она. Мать Ярославы спокойно пыталась разрулить ситуацию. Я встала на её защиту. Мнение отдыхающих возле бассейна разделилось. Кто-то кричал, чтоб вели себя потише, кто-то спокойно говорил, что детям не запрещается шуметь. Этот гвалт мог продолжаться до утра, если бы мать Ярославы не пошла на компромисс, и не отобрала у дочери микрофон. И тут в последний акт Марлезонского балета пришлось войти девочке. Она проводила взглядом микрофон, который был отправлен в бездонную сумку. «Искусство должно жить!» – решила девочка и медленно открыла рот, и все услышали её голос – музыкальный визг ребенка. Тот, кто просил тишины, не был готов к высоким вибрациям, быстро собрал вещи и ретировался. Самая последняя бежала с поля боя (при всем моем уважении к старости) кикимора, устроившая скандал. Она перескакивала через лежаки, как бегун по дорожке с препятствиями. Марафонец бы позавидовал.

И вы представляете, наступила тишина. Да дети продолжали шуметь, плескаться, микрофон снова заиграл на разный лад, но когда нет людей, которых это раздражает, то как-то спокойно.