Полупризнание

Эта статья, которая, несомненно, была первоклассной сенсацией, исчезла, как призрак. Остальные издания не перепечатали у себя эту статью, и в телевизионных новостях об этом тоже не было ни слова. Ни в отправленных сюда документах из прокуратуры, ни в протоколе слушания дела в суде не встречалось слово «Кабукитё». Существует вероятность того, что статья в «Тоё» содержала ложные сведения. Однако также было несомненно то, что в этой тюрьме, начиная с ее начальника и вплоть до рядовых надзирателей, не было никого, кто сомневался бы в сокрытии правды. Дело в том, что у каждого было два-три горьких воспоминания, связанных с сокрытием невыясненных фактов.

— Скажем, в молодости он совершил ошибку, и у него родилась дочь, которая работает в Кабукитё. Перед тем как прийти с повинной, он встретился с ней и уговаривал ее устроиться на нормальную работу, — внезапно сказал Мотохаси и оглядел присутствующих. Все выглядели застигнутыми врасплох, и только льстец Карино, утвердительно кивнув, сказал: «Вполне возможно».

«А как же насчет «Человеку суждено жить под небом лишь полвека»?» — раздраженно подумал про себя Кога.

Словно услышав его, Мотохаси исправился: «Нет, возможно, сын», — и пустился рассуждать, блистая своими познаниями:

— Человеку суждено жить под небом лишь полвека. Танец и песня «Ацумори» из танцев Ковака, которые любил Ода Нобунага. А на самом деле это история гибели Ацумори от руки Кумагаи Наодзанэ в битве в Ити-но тани[60]. Кумагаи повалил не успевшего бежать Ацумори, но, узнав, что тот такого же возраста, как и его сын, пожалел его.

Он уже собрался отпустить его, но вокруг были воины из рода Минамото, поэтому, глотая слезы, Кумагаи убил его… — Сделав паузу, Мотохаси обратился к Коге: — Ведь у инспектора сын умер от болезни, да?

— Да, это так, — ответил тот, отодвинув стул и встав.

— Если б он был жив, сколько лет ему было бы?

— Ровно двадцать.

Сев, Кога почувствовал, как вспотели его ладони. Он сам много думал об этом, поэтому смог ответить сразу.

Мотохаси задумался. Карино был готов опять поддержать его, если б он что-то сказал, но начальник тюрьмы молчал. У него был двадцатилетний пасынок. Скорее всего, именно от этого момента он пытался провести цепочку рассуждений, но даже если это и так, несомненно было то, что логического объяснения тому, зачем Кадзи Соитиро нужно совершать самоубийство в 50 или в 51 год, он найти не мог.

У Мотохаси вырвался легкий вздох, и все поняли, что сейчас он выскажет то, что думает.

— Как бы то ни было, вечер завтрашнего дня будет, наверное, решающим.

Кога опять отодвинул стул.

— Завтра я тоже останусь и вместе с ночной сменой буду дежурить.

— Поместите его в особую камеру?

— Считаю, что не стоит менять обстановку. Планирую продолжать наблюдать, оставив его в одиночной камере для вновь прибывших.

— Понятно. Убедительно прошу быть предельно внимательным. Нужно все время помнить о том, что инспектор запланировал самоубийство. Мы не может допустить подобное на территории тюрьмы. Тем более самоубийство бывшего инспектора полиции… Если мы позволим ему умереть, осложнятся отношения с полицией. Гуманизм, в основе которого — любовь к человеку; следуя этому принципу, которого мы придерживаемся в обращении с заключенными, постараемся предотвратить самоубийство инспектора. На этом всё.

Кога во взволнованном состоянии покинул комнату.

Не заходя в офис, он сразу отправился в комнату для инструктажа, поскольку чувствовал, что на него единственного возложена вся ответственность за это дело. «Да, сложный заключенный достался», — еще раз подумал он.

Кадзи Соитиро проходил инструктаж для вновь прибывших. Вместе с остальными примерно двадцатью новыми заключенными он внимательно слушал лекцию инструктора. Похоже, они уже ознакомились с тремя запретами: разговаривать, смотреть в сторону, покидать свое место без разрешения. Хотя Кога прошел спереди, Кадзи продолжал смотреть вперед и не пошевелился.

Кога пристально изучал выражение лица Кадзи.

Тот выглядел в точности так же, как утром. Возможно, из-за того, что на него сразу свалилось такое количество правил, лицо его было немного напряжено, но, глядя и на его мягкий взгляд, и на мягкие линии рта, можно было представить себе хладнокровного буддийского монаха.

Когу охватило удивительное ощущение. Когда он наблюдал за Кадзи, ему вдруг стало очень спокойно. Раздражение, которое он чувствовал до этого, подобно начавшемуся отливу, исчезло.

Кога всегда считал, что существуют два типа заключенных. Первый тип — это люди, на чьи деяния оказали влияние ужасные условия воспитания и их природная сущность, и они оказались здесь, поскольку не могли не оказаться. А другие — люди, которые не должны были попасть сюда, если б не случилось нечто. Конечно, грань, разделяющая их, очень тонка; в этом смысле можно сказать, что для любого человека существует вероятность попадания в тюрьму…

Но что касается этого Кадзи, то он производил впечатление человека, вероятность попадания которого сюда представлялась наиболее низкой. Об этом говорил Коге его сорокалетний опыт наблюдения за заключенными.