Полупрозрачный палимпсест

В это время в дверь быстро стукнули дважды, и, не дожидаясь отзыва, вошла сестра милосердия, очень темная индуска, с подносом, на котором было блюдечко с двумя красными и двумя белыми пилюлями и водой в стаканчике с развальцем. Николай Львович, поморщившись, положил пилюли в рот и отпил немного из стаканчика, а Митя попросил ее поставить цветы в воду. Когда она, чуть взбив и перевернув подушку и забрав цветы, ушла, Николай Львович достал из-под матраца бумажный мешочек и, отвернувшись, выплюнул туда. Митя раскрыл было рот, но тут опять с предупредительным, а не вопросительным стуком вошла седенькая няня в марлевом чепце, толкая перед собою каталку с обедом на вертящемся подносе, с которого можно было есть прямо в постели. «Эк вы рубашку-то угваздали», – сказала она по-русски, и Митя посмотрел на нее с изумлением. «Ничего, Катя, ничего», – сказал Николай Львович. «Я вам другу принесу». – «Не нужно, Катя, не нужно, спасибо. Это вот племянник, что ли, мой, о. Дмитрий». Женщина, отерев руки о фартук и положив одну на другую ладонью вверх, подошла было под благословение, но Митя сказал, что он только дьякон, и она поклонившись вышла. «Она давно тут. Ходила за мной еще в тот раз. Тоже сперва очень удивился, – сказал Николай Львович. – Она из казаков: отца на ее глазах растерзали в Лиенце, они с матерью убегали от танка, который давил всех, кто ни попадется, зверье красное, чудом спаслись. Кавешниковы. О них, кажется, есть упоминание у Толстого в книжке о британских выдачах».

Митя встал и прошелся. Стенные часы по-прежнему показывали четыре без четверти, минутная стрелка слегка подрагивала, но не двигалась. Он вытянул, сцепив, вывернутые руки, словно потягиваясь, и украдкой взглянул на высунувшиеся из-под рукава часы. Без двадцати семь.

– Ну что ж, бонаппети, пойду, пожалуй, а завтра утром опять приду.

– Как тебе угодно. А то посиди еще, если не надоело. Впрочем, ты, должно быть, голоден, а эту дрянь неловко тебе и предлагать. Спасибо, что пришел. Ты где остановился?

– В гостинице тут где-то. А завтра приду. Не нужно ли вам чего-нибудь?

– Ну, принеси морошки. Шучу. А грушу забери: тверда для моих зубов, да мне и нельзя.

Они простились опять за руку. Митя прошел коридор до половины; за столом дежурной сестры никого не было; на столе лежали его тюльпаны. Он подождал немного, потом пошел и уже у лестницы увидел давешнюю няню Катю, выходившую из чьей-то палаты с каталкой, на которой стояли судки с нетронутым супом и остатками макарон в рыжем соусе. Митя попросил ее поставить цветы хоть в какой-нибудь стакан. «Поставлю, не беспокойтесь, и рубашку чистую принесу. Индейские тут не больно-то расторопны, но я за ним присматриваю». – «Скажите, как он… вообще?» – «Да как… сами видите. Кушать почти ничего не кушает. Ходить без вокера не может. Заговаривается хуже, чем в тот раз. Всё письма пишет, больше за границу, я через день ношу на почту». – «Ходит к нему кто-нибудь?» – «Приходит ихний реверенд два раза в неделю, и еще одна, не знаю, сошел-воркер или по головным болезням. А больше никого».

Митя хотел было предложить ей денег, но не нашелся и отдал ей грушу.

6