Полураскрытая роза

– Она сказала, что ее зовут Эсперанса, но это было не так. Мы решили воспользоваться вымышленными именами. Я был Люк. Поэтому, если взять ее, Ноэми и Доминик, получается, что ты официально знаешь обо всех моих распутных шашнях, – говорит он, и при свете свечи видно, что он немного краснеет. Это так мило, что Винсент хочется схватить его в охапку и поцеловать, но она этого не делает. Просто съедает кусочек хлеба и наблюдает, как официантка расставляет еду на соседнем с ними столе.

– Я не сказала, что ты распутник! Но мне нравится, что ты выбрал это слово. Даже вдохновляет.

– Не стоит благодарности.

– У меня есть немного похожая история… Когда я училась в университете и с группой студентов на несколько недель поехала в Италию, то оказалась в поезде, следующем из Флоренции в Венецию. В Болонье в вагон зашел парень, который сел рядом со мной и через какое-то время предложил поменяться «Уокмэнами»[113]… ты ведь знаешь, что это?

Лу со смехом кивает.

– Я согласилась, и мы поменялись. Ехали и слушали кассеты друг друга. Я обменяла у него Стиви Никс на Ричи Хейвенса, мы немного поболтали. У него осталась моя кассета, у меня – его. Ему было выходить на остановке в Падуе, а я ехала дальше. Мы немного пофлиртовали. Когда до станции оставалось ехать минут пять, он взглянул на мои губы, спросил, можно ли меня поцеловать, и я согласилась. Он сказал, что заключил с друзьями несколько пари, по одному из которых надо было поцеловать в поезде первого встречного. Мы целовались, наверное, полных пять минут, и когда поезд остановился, я встала и обняла его, и он ушел навсегда. Я даже не спросила, как его зовут. Он мог про пари вообще все выдумать… мне было все равно.

– Как он выглядел?

– Он был темнокожий, с темными кудрявыми волосами и зелеными глазами… у него была цепочка с амулетом в виде скарабея, – коснувшись ключицы, говорит Винсент. – Надо же, я очень долго о нем не думала, – заканчивает она, и все, что она помнит о том дне, возникает перед глазами. Как она боялась ехать на поезде одна, но все-таки поехала и как это подняло ее самооценку. Как она в состоянии транса добралась до Венеции и долго не могла забыть мальчика из поезда. Как он сказал, что ему нравятся ее серьги – она их сама сделала. И как его поцелуй на вкус был как кофе и шоколадные сигареты.

– Чудесная история, – замечает Лу.

– Твоя тоже. Романтичная. Ты когда-нибудь вспоминаешь ту женщину?

– Временами. Но кем бы я действительно хотел быть, это тем парнишкой из поезда.

– Поцеловать меня и расстаться навсегда?

– Нет, конечно, но тот парень в моих глазах чего-то стóит. Уважаю.

– Что, если я скажу, что у меня еще случился совершенно бездумный одноразовый секс в последнюю ночь в Италии, но… думала я все время только о мальчике из поезда?

– Вот видишь! Я же сказал, что он чего-то стóит.

– У тебя та же энергетика. Ну то есть, это понятно, – добавляет она. Они едят. – Значит, твои родители знают, что ты сейчас здесь и со мной? – спрашивает она.

– Не то, что я здесь, в Бате, но знают, что я поехал с тобой, да. И Лизетт знает. Я был так воодушевлен, что все им рассказал, – вытирая пальцы о салфетку, лежащую на коленях, говорит Лу. – А чего прятаться? Ты, может, и держишь меня в секрете, а я тебя – нет.

Винсент молча смотрит, как Лу убирает за ухо один непослушный локон.