Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Только если на головах Игоря и Толика красовались модные шерстяные шапочки с помпончиками, то у Федора горделиво высилась милицейская фуражка с кокардой.

— Сижу, читаю. — Углев поднялся. — Здравствуйте, господа.

— Здрасьте, — пробормотал Ченцов, шмыгая носом, проходя мимо и заглядывая в маленькую комнатку, где спальня у Углевых. Видимо, хотел удостовериться, что там никого. — А вы не забыли: у вас сегодня именины?

— Какие именины? — Углев поморщился, от гостей несло застарелым перегаром и куревом. — Валентин… Не помню.

— Точно, — бодро закивал младший Калиткин. — Мы вас поздравить.

Съездим на вечернюю зорьку… глухаря подцелим, у костра посидим.

Тугунков пожарим.

Что-то недоброе и малопонятное было во всем этом. Надо было бы Валентину Петровичу сказать: пошли вон, праздные мальчишки, я занят… а он пожал плечами. И поехал. Почему поехал? Сидел в «тойоте» (интересно, на какую «зорьку» можно проехать по тайге на «тойоте»?) и чувствовал себя обреченным. И почему, почему не вылез вон, когда остановились перед красным светофором? Наверное, потому что устал, страшно устал от всего. И, сам того не осознавая, решил искусить судьбу. «Что бы ни случилось, я не должен показать этой пацанве, что я чего-то боюсь». Интересно, что они задумали? Можно и спросить:

— А куда направляемся?

— В лес, за Красную гору. Там птиц много.

— За Красной горой? Там же туннель грохочет…

Толик и младший Калиткин переглянулись. Игорь вел машину, насупленный, сгорбленный, показался вдруг каким-то маленьким. Что с ними происходит? Надо бы Марии на всякий случай позвонить. Уж, наверное, позволят? Или скажут, что сотовых телефонов с собой не взяли?

— Звоните, — помедлив, разрешил Толик и дал ему трубку.

Коли разрешили, это уже лучше.

— Маша, я с нашими соседями за Красную гору поехал, — прокричал в трубку Углев. — К утру вернемся. Жди. — Он не мог позволить себе под цепкими взглядами этих людей никакой слабинки. Мог бы намекнуть жене, что в опасности, но зачем? Только встревожишь ее. А помочь она ничем не сможет.

Машина проскочила переезд у вокзала, миновала бараки и, пройдя гнилую березовую рощу, перед Красной горой остановилась.

— Объезжать ее, два часа терять. Мы напрямик, — буркнул Толик и снова зевнул.

Углев увидел: на рельсах стоит дрезина с прицепом, на мотоциклетном сиденье дрезины курит незнакомый парень, также в пятнистой одежде-афганке. Узнав учителя, вскочил, просиял:

— Валентин Петрович, здрасьте! А я Савостин, учился у вас в девяностых.

Углев смутно помнил его. Кажется, неплохой паренек. И то слава богу.

Вчетвером погрузились на прицеп, и парень повел дрезину прямо в арку тоннеля. Углев только сейчас заметил, что «охотники» никаких припасов с собой не взяли. И неприятный холодок вновь побежал по спине: как это можно, прямо в тоннель? А вдруг поезд навстречу. Но эти люди, видимо, знают расписание поездов.

Внутри гигантской сквозной рукотворной пещеры холодно, как в погребе, и темно — лишь через каждые сто или меньше метров светит желтая лампочка. И время от времени справа и слева выскакивают угрюмые ниши, в которых плашмя лежат черные шпалы. Дрезина неслышно идет на электротяге, в ногах у водителя стоят аккумуляторы, и только ощущаешь, как время от времени щелкают под колесами стыки рельсов.

— Стой, — скомандовал Толик. Платформа мягко остановилась. Стало совсем тихо под сводами тоннеля. — Говори, Игорек.

Игорь обернулся, лицо мокрое, словно он вспотел, без улыбки долго смотрел на учителя.

— Я что хотел сказать вам, Валентин Петрович. Мы передумали вас перевозить, пусть ваша дача стоит. Но мы не любим, когда над нами смеются. Мы сами тоже люди смелые, но до черты. Где ваша черта, Валентин Петрович?

«Они пьяны, и они убийцы», — вдруг подумал Углев. И пожалел, что поехал с ними.

— Мы сейчас в середине тоннеля, — шмыгнул носом Игорь. — Скоро поезд пойдет нам в спину. Вы сейчас сойдете. Если согласны пахать на нас, уважать — мы вас подсадим. Если нет — быстро без вас уходим вперед.

— А разве я вам не помогал? — голос у Валентина Петровича все же дрогнул: «Ты уж держись, старик».

Углев повторил более твердо:

— Разве я вам не помогал, Игорь Владимирович?

— Ты бы научил нас, дед, красивым словам, — встрял младший Калиткин.

— Погоди, — отмахнулся Ченцов. — Валентин Петрович, ваш Лёха вас уважает? — Он дрожал, как в лихорадке.

— Да, — отвечал старик, уже догадываясь, о чем еще раз попросит Ченцов.

— Пожените мою Ксюшу с ним — век буду ваш раб божий, — он напряженно смотрел в глаза Углеву. — Поедьте с ней. На дорогу до Штатов я дам денег. Да и на потом.

«Они с ума тут посходили от водки и вседозволенности. Пообещать можно все что угодно… но ведь должен я уважать себя. А обидеть не посмеют».

— Не получится, — мягко отвечал старик. — У него невеста.

— А вот это туфта, — оборвал младший Калиткин, натягивая поглубже фуражку. — На днях в газете писали: холостой, одинокий.

Все помолчали.

— Ясно, — как бы весело заключил Игорь. — Не обижайтесь, Валентин Петрович.

— Доброй прогулки, — поддакнул Калиткин.