Полустанок

— Пусть с часок постоит, оклемается. Дадите теплой воды, сенца бросите. Да и с собой не лишнее взять. А я побегу к Никифору — может, фершала вызвать надо?

* * *

Выехали в лес мы только к обеду. У Савелича вторую лошадь просить не стали: хмурые плотники надели на нее хомут, привязали один конец вожжей к гужам, а второй к бревнам и стали затаскивать их по накотям на сруб.

— Не связывайтесь вы с ним, совсем человек обесстыжел. Узнал, что мы в орс письмо написали, вот и залютовал, всех готов загнать в гроб, — предупредила нас мать. — На днях Савелича уволят, тогда берите лошадь хоть на три дня. Бревна для склада скоро сгниют, а он только над своим домом хлопочет.

Стояла середина декабря, но снегу почти нигде не было. Тот, что выпал,— или испарился, или его сдуло ветром. Солнце плавало в оранжевой короне низко над сопками. Было холодно и чуть-чуть туманно. Дымы над избами стояли неподвижно, как гигантские белые столбы. В лесу было неуютно, тихо. Даже перестука дятлов не было слышно.

Лошадь неторопливо шагала между соснами, сама выбирая дорогу. Изредка она вздергивала морду и настороженно поводила ушами. Мы шли пешком, чтобы согреться.

— Чует, что ли кого? — озираясь, прошептал Мишка Артамонов,— ружье-то хоть прихватили?

— А как же, — откликнулся Генка. — Хрусталик Вовке бердану велел пристрелять, Костыль у нас по этому делу спец. Держи-ка, Вовка, — достал он с телеги запеленутую в рогожу бердану. — Четыре патрона хватит?

— Иди-ка ты со своей берданой! — отшатнулся Костыль. — Это не ружье, а самопал какой-то: само стреляет.

— Пуганая ворона куста боится. Такое, что ли, испытывал в деревне? — не очень зло напомнил Захлебыш. — Знаменитый был выстрел, как же. Второй значок тебе полагался.

— Сам ты пуганая ворона. А берданку лучше убрать, ни к чему она здесь, — насупился Вовка. — Теперь ее хоть медом обмажь, не возьму в руки. Лучше из рогатки стрелять.

— Смех смехом, а я того мужика видел на самом деле, — упрямо повторил Артамонов. — Сегодня приснился даже: лицо обросшее, щека обморожена.

— Ты бы ее снегом натер, вот она бы и отошла, — снова стал заводиться Захлебыш. — Бритву бы ему предложил, помазок. Знаешь, как называется колокольчик, который привязывают к лошади? Вот ты этот колокольчик и есть.

— Вот честное, честное пионерское, — остановился Мишка. — Чтоб мне с треском провалиться на этом месте!

В ту же секунду раздался громкий треск. Мы остолбенели: неужели Мишка на самом деле проваливается? Только придя в себя, увидели: колесо телеги зацепилось за сухостоину и высоченная жердь с грохотом упала на землю.

Мишка втянул голову в плечи и пугливо озирался вокруг. Костыль удивленно хлопал глазами.

— Тьфу, да-ну, что было дальше? — как ни в чем не бывало продолжал издеваться Захлебыш. — Пушка-то хоть у него была?

— Не, винтовка за плечами висела. Здоро-о-вая!

— Ладно, пусть он нам только попадется, — дурачась, пригрозил Захлебыш. — Мы ему с Костылем ноги выдернем и спички вставим. Верно ведь, Вовка?

— Типун тебе на язык, — чертыхнулся Вовка. — Дрова рубить надо, а он зубы точит. Давайте, ребя, остановимся, чего дальше ехать. Тут сухостоины сами под топор лезут, — и сплюнул.

— Остановимся так остановимся, — согласился Генка.

И мы стали в две пилы раскряжевывать смолистые, поваленные бурей сосны.

Когда телега была нагружена, Генка сказал:

— Двоим надо ехать, а троим тут остаться. Пока шель да шевель, можно еще воз напилить. Поздно вернемся, да, поди, дед ругаться не будет.

— У меня, ребята, живот болит, — пожаловался вдруг Захлебыш. — Я, пожалуй, поеду. Молока прокисшего выпил.

— Когда я в деревне мосол проглотил, мне не поверил, на работу погнал, — обидчиво протянул Мишка. — Теперь тоже тут оставайся.

— Будет тебе считаться, пусть едет, — заступился за него Генка. — Зато в следующий раз поверит.

— Я тоже поеду, — взял повод Вовка. — Может, и правда у него живот, вдруг станет плохо. Или телега перевернется, так я ее живо поставлю на ноги.

— Ладно, ладно, езжайте, только возвращайтесь быстрей, а то солнце постель стелет. А встретите дезертира — кладите его на телегу. Высушим и печку истопим, — хлопнул по Мишкиному плечу Генка.

Мы давно наготовили дров, слазили на соседнюю сопку, погрелись около костра, а Вовки все не было.

— Может они не в Клюку, а в Аргентину поехали? — меланхолически спросил Мишка. — За это время можно было обратно на животе приползти.

Стемнело, на небе высыпали зябкие звезды, деревья отступили во тьму.

Когда кто-нибудь шевелился, шевелились и тени. А когда костер угасал — укорачивались и исчезали.

— Пожалуй, надо идти, не случилось ли там чего, — не на шутку встревожился Генка. — Давайте, разбросаем костер.

— Эге-ге-ей! — вдруг чуть слышно донеслось откуда-то справа. — Где-е вы?

— Кто это? — насторожился Мишка. — Какой-то чужой голос.

Он подбросил сучьев в костер и на всякий случай негромко откликнулся:

— Эгей-гей-гей, мы зде-е-есь!

— Это же Славка, — чуть не в один голос вскрикнули мы с Генкой. — Как он тут очутился?

Минут через десять на кузнецовской лошади подъехал Славка, растерянно потирая переносицу.