Полусвет (СИ)

— Я не знаю, почему сейчас это тебе рассказываю, честно. Но мне так будто легче. Надеюсь, что и тебе тоже, — вытащив кружку, я засыпала сахар, от рассеянности просыпая его, — да и ты не все знаешь. В тот день, когда я попросила тебя стереть мне память, это было не совсем мое желание, Вагнер. Самсон пришел ко мне. Не я сама нашла в архивах факт о смерти своих родителей. Мне на порог за пару часов до твоего прихода принес их Самсон. И выманил меня из квартиры. Знаешь, в чем был он искусен? Хотя ты знаешь, точно. Сила его внушения была совсем не в том, чтобы переписать твою память с нуля, заставить что-то сделать. Нет. Он находил в тебе зерно сомнений и взращивал его. Извращал, доводил до максимума. Поэтому это внушение было так сложно заметить, — я смотрела на горящую лампочку на чайнике и сжимала столешницу, — я бы простила тебя тогда. В тот момент, когда я держала в руках папку, я помню, что простила тебя.

Чайник упорно не закипал, а собственные слова будто решили меня дара речи. Когда думаешь про себя, это не звучит вот так. Так громко, так эгоистично.

— Я догадалась. Тогда я догадалась обо всем, но это стало не важно. Самсон воззвал к тому, что ему было нужно и отодвинул проблемы всего мира на задний план, выведя вперед меня. У меня до сих пор стынет кровь в жилах, когда я понимаю, что пока я сидела с тобой на полу и просила стереть мне память, я уже тогда знала, кто такой Самсон. И наплевала на это. Я послала весь мир подальше из-за боли, которую испытала еще в детстве. Все дорогие мне люди, многие другие. Весь этот ужас и кошмар. Я все могла прекратить в ту ночь, если бы у Самсона не было, что во мне взращивать. Если бы я не была конченой эгоисткой, Вагнер. Если бы я не стала мыслить, как вы, он бы не смог, — пар вырвался из чайного носика, каплями оседая на поверхности кухонного шкафчика.

Слез не было. Будто вся влага вышла, словно из этого чайника, за столько лет.

— Я ненавижу тебя не потому что ты убил моих родителей, Вагнер. И даже не за то, что ваши игры сделали со мной. В конце концов это и есть ваша суть — движение к цели. Мои родители, — кипяток брызнул мне на руку, и я отвлеклась, быстро запихнув руку под кран с ледяной водой, — ведь если задуматься, именно их смерть придала смысл их жизни. Даже мой неродившийся братик. Я храню их в своих воспоминания, в ПМВ их помнит каждый, кто даже не знал. Словно только смерть определяет, а насколько же ценна была твоя жизнь. Не любовь. Страх, боль, смерть и ненависть. Вот что заставляет нас жить вечно, Вагнер. Я вижу Самсона повсюду. Я вижу его каждый раз, когда смотрю в зеркало. Потому что я никогда не смогу отпустить этот ужас. Потому что он увековечил себя внутри всех нас тем ужасом, что творил веками. Да, он мертв и больше никому не сможет причинить боли, но разве это настолько важно? Сколько вампиров восстанет под флагом с его именем? Самсон. Даже умерев, он продолжит нести смерть. Поэтому, Вагнер, я ненавижу тебя за другое. Я ненавижу тебя за то, что среди сотней возможностей убить меня, ты не использовал ни одну из них. Ведь тогда в этом бессмысленном существовании появился хоть какой-то смысл.

Теплая чашка приятно согревала руки, но даже аромат чая не мог остучаться до засыпающего сознания.

— Нам нужна еще кровь, — я потерла глаза и широко зевнула, — и помощь.

Только вот если мои догадки верны, есть не так много людей, к которым за этой самой помощью я могу обратиться.

— Хорошо, что я сошла с ума гораздо раньше, иначе бы свихнулась, пока тут убиралась.

Похоже за прошедшее время я уже привыкла к тому, как сейчас выглядит Вагнер. Хотя и казалось, что к этому просто невозможно привыкнуть. Или просто устала настолько, что не могла больше реагировать. Голова трещала.

— Эй, ты здесь? — повернулась я, внимательно разглядывая Вагнера.

Конечно, у вампиров совершенно другое восприятие боли. Особенно у тех, что живут веками. Скажем так — они с болью на короткой ноге. А Вагнер… Ну чего с ним только не происходило за его долгую жизнь. Только вот вряд ли вот такое. Кровавый след вокруг тела Вагнера я не отмыла, боясь причинить ему боль еще большую, чем сейчас он испытывает. Я лишь надеялась, что он бессознания и ничего не чувствует.

Только вот осторожно приподнятый вверх дрожащий палец говорил об обратном. В сознании. Ни говорить, ни шевелиться — он не мог ничего, заключенный в собственном теле, как в тюрьме постоянной агонии.

По крайней мере сейчас он точно меня слышал.

— Слушай, у меня есть транквилизаторы, — потерев лоб, я наблюдала за тем, как коричневая пыль летит на пол и забивается мне под ногти, — давай попробуем, а? Может ты вырубишься и будет полегче?

Ладонь Вагнера едва заметно приподнимается от пола и дрожит сначала влево, а следом вправо, тут же оседая обратно. Ясно. Значит, чтобы контролировать процесс восстановления, он должен быть в сознании. Как сложно то все.

В размышлениях я наткнулась взглядом на планшет.

— Кто-то очень сильно хочет подставить меня и избавиться от тебя. Одним махом. И кто бы это ни был, человек или вампир, он настоящее безжалостное чудовище.