Полусвет (СИ)

Самсон убил моих родителей руками Вагнера. Но Вагнер не убил меня несмотря на приказ. На внушение столь сильное, что веками держало оковы на разумах столь тонкие и искусные, что и по сей день сложно отличить ложные воспоминания от своих.

В какой день Самсон подумал о том, что ему нужен инструмент для контроля своих детей более мощный, чем его внушение?

Сколько он создал прежде, чем создал меня?

Одна

Или я — первый неудавшийся эксперимент?

Слишком часто

Самсон отправил меня в психушку и остался в ПМВ делать что-то, что известно лишь одному богу. Он сознательно спаивал меня.

Чтобы что-то скрыть.

Стало очень холодно.

— Мне надо, — промямлила я, шаря руками вокруг, — я сейчас.

Он мог убить меня такое множество раз, что и не пересчитать.

Разум, как на зло, оставался на месте. Больше он не ускользал в неустойчивое небытие, защищая меня от происходящего вокруг. Ад и кошмар, что казалось исчез навсегда, словно восстал из могилы и смотрел на меня своим ледяным взором.

Я до сих пор помнила это ощущение. Когда Мартинас оказывался рядом — он буквально уничтожал тебя своей аурой. Века. Многие многие века жизни его сочились буквально из всего его существа. Он творил историю. Он сам был историей. Ты растворялся в этом ледяном ужасе. Жуткий от и до, Самсон проникал в самую твою душу и овладевал ее с первого взгляда. И, несмотря на это, невозможно было не испытывать восторг рядом с ним.

— Сима, — Вагнер схватил меня за плечи, а я закашлялась, давясь беззвучными рыданиями, — Сима, что происходит?

Кто-то из людей ему помогал всегда. Абсолютно добровольно помогал. Храня верность ему и проходя все, что он скажет. Не за деньги, нет. А ради вот этого ощущения собственной важности. Ради чувства небывалого величества. Ведь быть рядом с Самсоном — это значит творить историю. Если Самсон вырастил себе целый выводок правителей, то уж найти тех, кто бы ему поклонялся, как богу и убедиться в их верности, передающейся из поколения в поколения, у него точно было время.

Самсон был воплощением самой смерти, но и он же знал все о другой стороне ее медали. Как этой смерти избежать.

— Ты помнишь, как вы оказались в ПМВ? Кто вас туда привел?

Руки мелко дрожали от каждого слова.

Вагнер смотрел на меня с непониманием и недоверием, словно я тронулась умом. Ответ мне был и не нужен.

Я точно знала кто после смерти моих родителей продолжал вести переговоры с вампирами. А еще знала, на кого с самого начала работал мой отец и кому докладывал все напрямую.

Человек, вырастивший меня.

Воспитавший, давший мне дом и семью, которой если бы не он, у меня так никогда и не было бы.

Он просил меня держаться от всего этого подальше, но так и не смог оградить от этого наследия.

Конечно.

Вряд ли Самсон бы выбрал на роль своей карающей руки кого-нибудь чужого, когда вокруг столько сторонников, готовых за тебя и бессмертие буквально на все.

— Сима, послушай меня, — Вагнер тряс меня за плечи, — schatz! Я думал об этом, слышишь? — я часто заморгала, стараясь вернуть фокус, — Про Шукшина. Еще когда с твоей семьей случилось то, что случилось. И недавно снова думал, когда началось все это. Понятно, что у Самсона сторонники по все стороны баррикад. Я не знаю насколько их много и каких целей они придерживаются, но точно могу сказать одно — твой дядя никогда не был на его стороне. Он был человеком со своими грехами, но он не продал бы ни за какую цену тебя и твою семью.

— Я очень на это надеюсь.

Глава 23

Проведенные в ПМВ годы оставляли на людях следы похлеще вампирских клыков.

Сидя в небольшом кафе возле скрытого исследовательского центра, я разглядывала посетителей со спокойствием для меня не характерным. То ли так на меня влияла усталость, то ли то, что сейчас я на самом деле была на своей территории. Знакомо вокруг мне было абсолютно все. От обшарпанного столика в углу, с которого открывался прекрасный вид вверх по улице и до самого входа в “Центр создания семьи”, до выдрессированной до слепого обожания администратора с улыбкой столь белой, что и не разглядеть за ней ее скучную пустую жизнь.

Кажется уже совсем в другой жизни мы сидели здесь с дядей и ели самые вкусные на свете блины с вареной сгущенкой. Сколько раз я пыталась испечь такие, чтобы порадовать своего старика — так и не получилось. Дядя много рассказывал, что моя мама умела делать их еще вкуснее — кружевными, тончайшими, но при этом сочными и ни грамма не отдающими бумагой, как зачастую получалось у меня.

Но все равно дядя настаивал, что на маму похожа гораздо больше, чем на своего отца. То ли ему самому так хотелось, то ли и правда он видел во мне свою погибшую ни в чем не повинную сестру. То ли он прото привык обвинять в случившимся моего отца. В конце концов совсем не известно, что делала бы я на его месте.

Я лениво помешивала остывающий кофе. Впервые за последнее время я была одна.