Полусвет (СИ)

Последний раз, когда мы оба сидели на полу, я обвиняла его во всех смертных грехах за преступление, в котором он был не виновен. Да, я тоже была под внушением, да, без него я все очень быстро поняла, но все равно — я продолжала судить Вагнера за то, что он не выбирал. Не он убил моих родителей. И не он выбрал родиться вампиром.

— Ты не виновата, — сказал Вагнер, осторожно цепляя рукой мою ладонь, — не нужно…

— Прости меня, — я поджала губы и, уставившись себе под ноги, все же переплела наши пальцы, — я такая дура. Тогда, сейчас. Да постоянно. Я, — я запнулась, подбирая слова, — да, блядь. Я просто дура. У меня нет слов больше.

Он был один. Один на один с собой, своими демонами и человеком, к которому привязан. Вагнер легче других вампиров привязывался к людям, потому что сам в каком-то роде был человеком. Он родился и вырос. Он не менялся за три дня перерождения с традиционными похоронами и раскапыванием могил. Он всегда был таким.

Вампир. Получеловек.

Сама того не подозревая, я изучала более редкий, исключительный вид. Да, он не понимал тогда много из того, что чувствовал, но он, определенно, чувствовал.

— Почему же дура, — Вагнер отпустил мою ладонь, а вместо этого едва теплая рука легла мне на плечи. Вагнер осторожно прижал меня к себе, касаясь губами моих волос. От этого легкого прикосновения по телу пустилась в пляс стая мурашек.

Уже давно я не ощущала себя настолько связанной с кем-то.

Он был один. Очень много лет Вагнер карабкался в своем одиночестве никем непонятый и никем непринятый. Самсон лепил из него нечто, а он лишь хотел жить.

— Очень даже умная. Ты хотела разобраться в вампирах — разобралась. Вряд ли этим может похвастаться хоть кто-нибудь.

Я подтянула к себе колени и, свернувшись калачиком, уткнулась в них носом. Глаза щипало сильнее с каждым осторожным прикосновением Вагнера. Он пытался меня успокоить.

А ведь он мог мне снова подарить жизнь. Сказать, что со мной ничего не случится, что он будет рядом и не допустит, чтобы произошло что-то плохое. Но он не мог.

Потому что не мог что-то пообещать.

— Я понимаю, — слезы касались обнаженных коленей, — я сначала не понимала, а теперь понимаю. Для людей ты — герой, который спас их от постоянной вампирской угрозы. А для вампиров ты — жестокий и беспощадный правитель. Хотя ты о заботишься о них и делаешь это ради них и их будущего, они долго еще будут не понимать и бояться. Но пока вся Самсоновская зараза не будет искорена — вряд ли с ними можно будет по другому. Потому что тогда никто не будет следить за новообращенными вампирами — они же невиновны, не контролировали себя. Никто не будет носить с собой никакие запасные пакеты крови.

Я расслабилась в объятиях Вагнера и устроилась удобнее на его плече. Его и мое время подходило к концу — я чувствовала это теперь так же ясно, как желание спать или есть. И еще я не сомневалась — он тоже чувствовал. Вот почему всегда успевал меня спасать.

Не от меня пахло смертью.

Просто нелюди чувствовали смерть, как нечто естественное. То, что у людей было третьим глазом, предвидением, для вампиров походило на зубную боль. Может и не так явно, но достаточно для того, чтобы не упустить.

— Как-то раз, когда меня только провозгласили царем, ко мне привели двух вампиров, — Вагнер говорил тихим, успокаивающим голосом, но меня было не обмануть.

Это был один из тех редких случаев, когда Вагнер решался открыться мне. Я перехватила его руку и медленно погладила прохладную кожу.

— Абсолютная скучная мелочь. Молодые хищники пробрались в одну из больниц и стащили донорской крови. Я не придал этому должного значения и попросил больше не беспокоить меня по таким мелочам. Их посадили в старые подземные камеры, — я слушала внимательно наблюдая за тем, как напряглись мышцы на руке Вагнера.

Ему было тяжело рассказывать, но он делал это. Он хотел объяснить и на этот раз я очень хотела его понять.

— Через неделю погибли тринадцать человек и трое вампиров. Почувствовав, что реализовать свой инстинкт охотника можно таким образом не получив строгого наказания, группы вампиров одновременно напали на несколько городских больниц. И так было с любой мелочью. Кражи, взломы. Даже самые безобидные проступки без должного наказания тут же превращались в способ удовлетворения своих инстинктов, — Вагнер тяжело вздохнул, а его дыхание защекотало мои волосы, — я искал способ. Очень долго. А они приспосабливались, учились выкручиваться. Стоило обвинить кого-то в чем-то тяжком — тут же выяснилось, что они находились под внушением, чего нельзя проверить. Так продолжалось, пока я не понял — я должен обуздать саму вампирскую природу. Хищники понимали только язык боли и смерти. Не могло быть проступка тяжкого и не тяжкого — преступление было преступлением. Больше Самсона вампиры боялись только одного.

— Солнца, — закончила я и ощутила, как Вагнер кивнул, — оно убивает медленно и больно, так же, как Самсон.

— Я ищу выход, schatz. Я постоянно его ищу.

— Ты уже многое сделал и если остановишся посередине — все они погибли напрасно.

Вагнер молчал.