Полусвет (СИ)

Она как-то сразу поняла, что с ней что-то не так. То ли из-за возраста, то ли из-за времени, что она провела на препаратах, она смогла вырваться и тем самым спасти и себя, и мелкого вампира.

Анжеле было далеко за пятьдесят. Но по ее голосу — лет двадцать.

— Липецк, — сказала я и протянула руку к голове Лео.

Он был ледяной. Холодная испарина покрывала его синюшный лоб, а ресницы мелко дрожали. Только по этому я все еще надеялась, что он очнется. Наши тюремщики очень попортили мой план — вдвоем с Лео я могла логически мыслить. Без него мои размышления то выходили на уровень общих матерей, то концентрировали на немаловажных деталях.

Лео был единственным среди нас давно обращенным и контролирующим себя не мертвым.

— Клин, — едва слышно раздалось из клетки в самой глубине шахты.

Юный мальчишеский голос. Он так и не представился. Сил парня едва хватало, чтобы выкрикивать названия городов. Он постоянно стонал и только с нехитрой игрой умудрялся отвлечься.

Две клетки между нами молчали. Одна — опустевшая утром. И одна, из которой мы до последнего ждали голоса Лео.

Я поднесла ко рту пакет с отравленной кровью. Там оставалось совсем немного, но хоть что-то, чтобы помочь ему выкарабкаться. Игнорируя болезненные спазмы, я измазала его губы красной жидкостью.

Лео был всем нам очень нужен.

— Новороссийск, — простонал кто-то и я подскочила на ноги.

Но тут же рухнула на колени, схватившись за живот.

— Ты как? — вскрикнула Анжела и за ней поднялся гомон, — Новороссийск, ты как?

Отпаивание кровью явно шло на пользу. Это была самая дальняя клетка. Насколько я могла судить, так же, как и моя, она крепилась к опорной конструкции в самой глубине тоннеля. Там, где шахта углублялась и уходила еще ниже.

— Похоже, что жив, — пробормотал голос и закашлялся.

— Слышь, Жарова? В нашем полку прибыло! — чуть ли не радостно воскликнула Анжела, — Ну что, Новороссийск сказал слово! Хорош орать, следующий!

— Краснодар! — повеселевшим голосом пробасил мужчина, наиболее близкий в противоположном ряду к очнувшемуся, — Че ты, очухался?

— Ага, — простонал голос сквозь кашель, — если вы все мне не мерещитесь.

— Рязань, — почти не слышно сказала пожилая женщина.

Нина. Я очень хорошо запомнила ее имя. Ее обращение началось спонтанно, неожиданно для нее самой. Она никогда не была связана ни с какими сомнительными организациями. На фронте в войну была санитаркой и попала в плен. Бежала. И нарвалась на древнего вампира.

Шаги раздавались ее очень далеко, но я услышала лязганье ключей.

— Тихо всем!

Лео застонал, и попытался поднять голову.

— Тише, не дергайся, — прошептала я и поползла от решетки, — не шевелись.

Нина охнула и осела на пол. Похоже последняя порция далась старушке не легко. Она была намного старше Лео. Можно было предположить, что влияние веществ на нас зависит от возраста. Но мы ничего не знали о тех, кого вынесли, накрыв простыней.

На всякий случай я еще раз посмотрела на Лео. Он не двигался, но дышал достаточно ровно.

Похоже, что с ним сегодня мы не попрощаемся.

Знакомый запах защекотал ноздри, а внутренности свело негой. Нет, это была не кровь.

По рельсам, неровной походкой, шел Мишка и нес откупоренную бутылку вина. Сомнений в том, к кому направлялся мой бывший друг не было. Он смотрел прямо мне в глаза. Ключи в его кармане бряцали, эхом дразня засидевшихся здесь не мертвых.

Я сидела не двигаясь, ухватившись на все еще бунтующий живот.

Мишка подошел к решетке ближе и, не особо церемонясь, уселся прямо напротив меня.

Я не чувствовала его кровь, но запах спиртного настойчиво разносился вокруг. Усмехнувшись, Мишка приложился к бутылке. Его заросший щетиной кадык дернулся от крупного глотка.

— Как Нина с Петькой? — вжавшись спиной в стену, спросила я.

Миша сидел очень близко к решетке. Шанс, что в его куртке были нужные ключи, был достаточно вероятным. Но и цена ошибки очень велика.

Мишка вытащил крестик поверх потертой тельняшки и, вытерев рот рукавом, причмокнул.

В нем не было злорадство. Какая-то застаревшая боль вновь плескалась в его глазах. Я замечала это в нем и раньше. Еще до трагедии. Что-то такое, что сломало его еще до того, как Самсон изуродовал его жизнь окончательно.

— С Маринкой, — сказал Мишка и вновь приложился к горлышку, а я на автомате кивнула, — звонила. Спрашивают про тебя.

— Передавай им привет, — улыбнулась я чувствуя, как внутри нарастает комок, — соскучилась я по мелким.

— Угу, — пробурчал Мишка и зажмурился, — они тоже.

Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы почувствовать боль, исходящую от Мишки. И я как-то внезапно осознала — ему тоже было тяжело. Новая цель, новая идея. То, что заставляло его жить и двигаться дальше внезапно восстало против него.

В нем не было ненависти ко мне.

Он смотрел на меня, как на предателя. Будто это не он закинул меня в клетку, а я его. Только его была совершенно другой. В его голове, откуда нет выхода. Очень много лет я делила с ним его боль. Наши отношения вряд ли можно было назвать дружескими. Скорее, семейными.

Он чувствовал тоже самое.

— Ты вообще, — об обвел взглядом мою камеру и кивнул на пустые пакеты, — ну, ты поняла.